Cantemir en ligne


Antioh Cantemir, Satire şi alte poetice compuneri, traduceri realizate de Alecu Donici în colaborare cu Constantin Negruzzi (1844)
http://ro.wikisource.org/wiki/Satire_%C5%9Fi_alte_poetice_compuneri
§                     Satira I
§                     Satira II
§                     Satira III
§                     Satira IV
§                     Satira V
§                     Satira VI
§                     Satira VII
§                     Satira VIII
§                     Oda I
§                     Oda II
§                     Oda III
§                     Oda IV
§                     Fabula I Focul şi statuia de ceară
§                     Fabula II Şerpele şi matca de albine
§                     Fabula III Cămila şi vulpea
§                     Fabula IV Uliul, păunul şi cioful
§                     Fabula V Şoarecul de ţară şi cel de oraş
§                     Fabula VI Stigletul şi canarul
§                     Epigrame
§                     Epistola I - Cătră cneazul Nikita Iurievici Trubeţkoi
Epistola II - Cătră versurile mele------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Textes de Cantemir

Moldaviae principatus delineante principe Demetrio Cantemirio / [de la main de d'Anville]

Vlad Alexandrescu, UN MANUSCRIT INÉDIT ET INCONNU DE DÉMÈTRE CANTEMIR : L’Ép[tre dédicatoire du traité Sacro-sanctae scientiae indepingibilis imago, dans ARCHÆVS VII (2003), fasc. 3-4, p. 241-265

Беер, История о жизни и делах молдавского господаря князя Константина Кантемира, с приложением родословия князей Кантемиров. 1783. Texte latin et version russe par Gottlob. S. Bayer, Moscou 1783
http://gbooks.archeologia.ru/ et puis en allant sous la lettre Б

Istoria Imperiului Otoman, trad. rom. Hodosiu, 1876, vol. 1:

Opere de Dimitrie Cantemir numerizate la Institutul de Filologie al Academiei de Stiinţe a Moldovei : http://www.if.asm.md/biblioteca.html.

Autorii numerizàrii nu precizeazà (cu unele exceptii) editiile utilizate.
Listà întocmità dupà : Andrei Esanu (coordonator), Neamul Cantemirestilor. Bibliografie,  Pontos, Chisinàu, 2010.

Dimitrie Cantemir : Descrierea Moldovei (în limba rusa), vol. I

Dimitrie Cantemir : Descrierea Moldovei  (în limba rusa), vol. II


http://www.if.asm.md/biblioteca/hroniculII.pdf

Dimitrie Cantemir : Historia Moldo-Vlahica


Dimitrie Cantemir : Istoria ieroglifica, vol. I

Dimitrie Cantemir : Istoria ieroglifica, vol II

Dimitrie Cantemir : Monarchiarum


Dimitrie Cantemir : Viata lui Constantin Cantemir




Dimitrie Cantemir : Divanul  

Dimitrie Cantemir : Beschreibung der Moldau


Dimitrie Cantemir : Compendiolum universae logices


Antiochus Cantemir, Satyres, avec l'histoire de sa vie (1749)



et aussi :


Antioh Cantemir en russe



Антиох Дмитриевич Кантемир,  «Сочинения, письма и избранные переводы. Том 1» (1867)
disponible sur internet en vesion numérisée à l’adresse:
http://imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=2135
tome II du même ouvrage, qui contient les documents sur lesquels l’auteur se base dans son introduction, est accessible toujours en ligne à l’adresse:
http://imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=2136

Majkov, L.N., Materialy dlja biografii kn. A(ntiocha) D(mitrieviča) Kantemira, 1903
http://gbooks.archeologia.ru/ - et puis en allant à la lettre M

Lista bibliografica a lucrarilor lui Cantemir din biblioteca academiei romane din Bucuresti http://www.if.asm.md/biblioteca/Lista_bibliografica_a_lucrarilor_lui_Cantemir_.pdf












SUR CANTEMIR

Vlad Alexandrescu, UN MANUSCRIT INÉDIT ET INCONNU DE DÉMÈTRE CANTEMIR : L’Ép[tre dédicatoire du traité Sacro-sanctae scientiae indepingibilis imago, dans ARCHÆVS VII (2003), fasc. 3-4, p. 241-265 http://www.unibuc.ro/uploads_ro/31489/795/Cantemir-site.pdf



А. Д. Кантемир. Собрание стихотворений
Вступительная статья Ф. Я. Приймы
Подготовка текста и примечания З. И. Гершковича
Библиотека поэта. Второе издание. Л., "Советский писатель", 1956
Оригинал здесь -- http://www.rvb.ru
  
   Освобождение русской культуры от опеки и вмешательства церкви было одним из важнейших результатов преобразовательской деятельности Петра I. В начале XVIII века в русской литературе одно за другим начали появляться имена писателей, ни принадлежностью, ни образом своих мыслей не связанных с духовным сословием или авторитетом церкви. Этот перечень открывается именем Антиоха Дмитриевича Кантемира, литературная деятельность которого по ее целеустремленности и общественному значению может быть смело названа подвигом.
   Антиох Кантемир выступил убежденным сторонником и защитником того строя государственной жизни, который был создан преобразованиями Петра I, выводившими страну из вековой отсталости и носившими, при всей их социальной ограниченности, глубоко прогрессивный характер. Общественно-политическое сознание А. Кантемира, чутко отзывавшееся на противоречия жизни, отразило в себе лучшие приобретения общественной и политической мысли XVIII века.
   А. Д. Кантемир жил в эпоху, когда только закладывались первые основы современного русского литературного языка; его сатиры написаны по доживавшей уже в то время свой век силлабической системе стихосложения, и тем не менее имя Кантемира, выражаясь словами Белинского, "уже пережило много эфемерных знаменитостей, и классических и романтических, и еще переживет их многие тысячи", так как Кантемир "первый на Руси свел поэзию с жизнью". {В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 8. М., 1955, стр. 614 и 624.}
   Антиох Кантемир родился 10 сентября 1708 года в семье князя Дмитрия Константиновича Кантемира (1663--1723), принадлежавшего к среде высшей молдавской знати: еще в конце XVII века дед Антиоха, Константин Кантемир, получил от турецкого султана в управление Молдавию с титулом господаря.
   Сын Константина, Дмитрий Кантемир, отец писателя, провел свою юность и молодые годы в Константинополе в качестве заложника; там же получил он и блестящее для своего времени образование: владел многими европейскими и восточными языками, обладал незаурядными познаниями в философии, математике, архитектуре и музыке, имел склонность к научным занятиям и оставил после себя ряд ученых трудов на латинском, молдавском (румынском) и русском языках.
   Взаимоотношения населения Молдавии с русским и украинским народами на протяжении столетий носили дружественный характер. Русские симпатии в Молдавии были чрезвычайно сильны не только в простом народе, но и в среде молдавского дворянства. Эти симпатии нашли свое отражение и в государственной деятельности князя Дмитрия Кантемира, получившего в 1710 году, вскоре после смерти своего отца, титул господаря Молдавии. Д. Кантемир, пользуясь начавшейся войной России с Турцией, стремился освободить свою страну от турецкого ига и, преследуя эту цель, вступил в тайные сношения с Петром I; в 1711 году в результате неудачного Прутского похода Д. Кантемир вместе со своей семьей, состоявшей из жены и шести детей, вынужден был навсегда переселиться в Россию.
   Первое время по переселении в Россию семья Кантемира жила в Харькове, а затем в курских и украинских поместьях, пожалованных Д. Кантемиру Петром I. В 1713 году старый князь переезжает с семьей в Москву.
   Из четырех сыновей Д. Кантемира младший, Антиох, отличался наибольшими стремлениями и способностями к образованию. Немаловажная роль в умственном развитии А. Д. Кантемира принадлежала наставникам его детских лет: Анастасию (Афанасию) Кондоиди и Ивану Ильинскому.
   Анастасий Кондоиди, несмотря на свой священнический сан, был человеком светского образа жизни и интересов. Он обучал детей Д. Кантемира древнегреческому, латинскому, итальянскому языкам и истории. В 1719 году по повелению Петра I Кондоиди был взят из семьи Кантемиров на службу в Духовную коллегию.
   Гораздо большее значение для умственного развития Антиоха Кантемира имел Иван Ильинский, получивший образование в Московской Славяно-греко-латинской академии. Он был хорошим латинистом, а также знатоком древнерусской письменности и языка. В "Опыте словаря о российских писателях" Н. И. Новикова сказано также, что Ильинский "писал много разного содержания стихов". Ильинский обучал юного А. Кантемира русскому языку и письменности. Биографы Антиоха Кантемира упоминают о том, что он проходил обучение в Заиконоспасском училище, оговариваясь при этом, что ни дата поступления, ни срок пребывания в нем А. Кантемира неизвестны. Систематическое обучение А. Кантемира в Московской Славяно-греко-латинской академии может быть поставлено под сомнение, однако близкие связи его с академией, ее наставниками и учащимися вполне реальны. Известно, например, что в 1718 году, в возрасте десяти лет, Антиох Кантемир публично выступал в названной академии с похвальным словом Димитрию Фессалоникийскому, которое было произнесено им на греческом языке. Своими связями с Московской академией Антиох Кантемир, вероятно, также был обязан Ивану Ильинскому.
   Московская жизнь в начале XVIII века была полна самых разительных контрастов и ярких красок, самых причудливых сочетаний отживающих форм жизни с новыми. В старой столице нередко можно было встретить всевозможных ревнителей долгополой старины. Впечатления московской жизни оставили неизгладимый след в сознании и творчестве А. Кантемира.
   В 1719 году по приглашению царя Д. Кантемир переселился в Петербург, и вслед за ним туда переезжает вскоре и вся его семья.
   Стремясь втянуть Кантемира-отца в государственную деятельность, Петр I давал ему всевозможные поручения, а в 1721 году назначил членом Сената. И в доме отца и за пределами дома молодой Антиох Кантемир становится невольным наблюдателем придворной жизни. Образы сановных лиц, фаворитов и временщиков, которые позднее появятся в сатирах Кантемира, были живыми впечатлениями его юношеских лет.
   В 1722 году Дмитрий Кантемир, большой знаток жизни и быта восточных народов и восточных языков, сопровождает Петра I в знаменитый Персидский поход. Вместе с Д. Кантемиром в этом походе принимал участие и 14-летний Антиох Кантемир.
   Отзвуки впечатлений, вынесенных из длившегося около года Персидского похода, можно найти в ряде произведений А. Кантемира (первая редакция III сатиры, написанный на французском языке и посвященный г-же д'Эгийон мадригал и др.).
   В августе 1723 года, на обратном пути из Персидского похода, скончался Д. Кантемир, и вскоре после этого вся его семья переселяется из Петербурга в Москву. В Москве и в подмосковном поместье отца Черные Грязи наездами живет в это время и Антиох Кантемир, уже составлявший планы иной, вполне самостоятельной жизни, отвечающей сложившемуся в его сознании идеалу. В прошении, написанном 25 мая 1724 года на имя Петра I, 16-летний Антиох Кантемир перечислял науки, к которым он "имел немалую охоту" (история древняя и новая, география, юриспруденция, дисциплины, относящиеся к "стату политическому", математические науки и живопись), и для изучения их просил отпустить его в "окрестные государства". В этом юношеском заявлении Антиоха Кантемира в полной мере отразилась твердость его характера, его непреодолимое стремление к образованию.
   В связи с осуществлением начальных мероприятий Петра I по организации Академии наук в Петербурге у Кантемира появляется, однако, возможность усовершенствовать свое образование и без выезда за границу. У петербургских академиков и проходит Антиох Кантемир в 1724--1725 годах недолговременный срок обучения. У профессора Бернулли берет он уроки математики, у Бильфингера -- физики, у Байера -- истории, у Хр. Гросса -- нравственной философии.
   Еще до окончания своего обучения в Академии наук Антиох Кантемир поступает на военную службу, в лейб-гвардии Преображенский полк. В течение трех лет Кантемир служит в звании нижнего чина и только в 1728 году получает первый офицерский чин -- поручика.
   К этому же периоду относится и начало литературной деятельности Антиоха Кантемира, которая первое время проходит под непосредственным руководством Ивана Ильинского. Первый печатный "трудок" Антиоха Кантемира "Симфония на Псалтырь", о котором в авторском предисловии сказано, что он "сочинился аки бы сам собой за частое в священных псалмопениях упражнение", представляет собою свод стихов из псалмов Давида, расположенных в азбучно-тематическом порядке. Написанная в 1726 и изданная в 1727 году "Симфония на Псалтырь" к поэтическому творчеству Кантемира имеет самое непосредственное отношение, так как для своего времени Псалтырь была не только "богодухновенной", но и поэтической книгой.
   "Симфония на Псалтырь" -- первое печатное произведение А. Кантемира, но не первый литературный труд его вообще, что подтверждается авторизованной рукописью мало известного перевода Антиоха Кантемира под названием "Господина философа Константина Манассиса Синопсис историческая", датированного 1725 годом. {Государственная Публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина. Отдел рукописей. Q. IV. 25.} Хронику Манассии Кантемир переводил с латинского текста и только впоследствии, обратившись к греческому оригиналу, внес небольшие исправления в свой перевод. Язык этого перевода назван Кантемиром "славено-российским", и в переводе действительно господствуют морфологические и синтаксические нормы церковнославянского языка, чего нельзя сказать ни об одном из других произведений Кантемира. Вместе с тем даже и в этом переводе элементы просторечия, заимствования из иностранных языков и неологизмы представлены весьма широко, в особенности если учесть сделанные Кантемиром на полях рукописи переводы отдельных встречающихся в тексте славянизмов и иностранных слов. {Приводим для примера несколько таких пояснений, сделанных Л. Д. Кантемиром: сокровищехранитель -- казначей, элефанты -- слоны, рамо -- плечо, фабула -- скаска, тривун -- народоначальник, прехождение -- путешествие, зритель -- тот, который смотрит, навта -- мореплаватель, или матрос, виктория -- победа, скудельник -- гончар, тиран -- мучитель.}
   В "Переводе некоего итальянского письма", сделанном А. Кантемиром только на один год позднее (1726), просторечие присутствует уже не в виде случайных элементов, а в качестве господствующей нормы, хотя язык и этого перевода был назван Кантемиром, по привычке, "славено-российским".
   Быстро совершившийся переход от церковнославянской лексики, морфологии и синтаксиса к просторечию, как норме литературной речи, который прослеживается в наиболее ранних произведениях А. Кантемира, отразил эволюцию не только его инди-иидуального языка и стиля, но также и развитие языкового сознания эпохи и становление русского литературного языка в целом.
   К 1726--1728 годам следует отнести работу А. Кантемира над не дошедшими до нас стихотворениями на любовную тему, о которых с чувством некоторого сожаления он писал потом во второй редакции IV сатиры.
   В этот период Антиох Кантемир проявляет усиленный интepeс к французской литературе, что подтверждается как названным выше "Переводом некоего итальянского письма", {Оригиналом этого перевода было следующее анонимное издание на французском языке: Lettre d'un Siliсien a un de ses amis. Contenant une agreable Critique de Paris et de Francois. Traduite de l'Italien. A. Chamberi, chez Pierre Maubal, Marchand Libraire prХs lа Place. 1714.} так и заметками Кантемира в его календаре 1728 года, из которых мы узнаем о знакомстве молодого писателя с французскими сатирическими журналами английского образца вроде "Le Mentor moderne", равно как и с творчеством Мольера ("Мизантроп") и комедиями Мариво. {Два томика издания "Le Spectateur francois" (nouvelle edition, vol. I--II), которые читал Кантемир в 1728 году, состояли исключительно из произведений Мариво. Там были напечатаны: L'avis de l'Imprimeur, L'indigent philosophe ou L' homme sans soucis, L'isle de la Raison ou Les petits hommes и др. комедии этого автора.}
   К этому же периоду следует отнести и работу А. Кантемира над переводом на русский язык четырех сатир Буало и написание оригинальных стихотворений "О жизни спокойной" и "На Зоила".
   Ранние переводы А. Кантемира и его любовная лирика были лишь подготовительным этапом в творчестве поэта, первой пробой сил, выработкой языка и стиля, манеры изложения, собственного способа видения мира.
   С 1729 года начинается период творческой зрелости поэта, когда он вполне сознательно сосредоточивает свое внимание почти исключительно на сатире:
  
   Одним словом, в сатирах хочу состарети,
   А не писать мне нельзя: не могу стерпети.
   (IV сатира, I ред.)
  
   Новый этап в литературной деятельности Антиоха Кантемира был подготовлен длительным и сложным развитием не только эстетического, но также и общественного сознания поэта. Знакомство Кантемира с главой "ученой дружины" Феофаном Прокоповичем сыграло в этом развитии далеко не последнюю роль.
   Расцвет проповеднической и публицистической деятельности Феофана Прокоповича, равно как и его служебной карьеры (от преподавателя риторики в Киево-Могилянской академии до должности первенствующего члена Синода) совпадает со второй половиной царствования Петра I. Как деятельный сподвижник царя по реформе русской церкви и, в частности, как автор "Духовного регламента", которым было упразднено патриаршество, Феофан Прокопович создал себе массу врагов в кругах цеплявшегося за старину духовенства и реакционного дворянства. Проявлявшаяся при жизни Петра I в скрытых формах, ненависть к автору "Духовного регламента" стала почти открытой в царствование Екатерины I и Петра II, когда в результате наступления политической реакции в церковной иерархии и в Синоде начали возвышаться Феофилакт Лопатинский, Георгий Дашков и другие лица, готовые свести с Феофаном свои старые счеты.
   При восшествии на престол Анны Иоанновны (1730), как глава "ученой дружины", Феофан принимал деятельное участие в борьбе против верховников, стремившихся ограничить самодержавную власть императрицы так называемыми "кондициями". Вместе с Феофаном в этой борьбе участвовал и молодой Антиох Кантемир. С воцарением Анны Иоанновны угроза опалы была отстранена от Феофана, но не уничтожена полностью. Многочисленные враги путем доносов и интриг продолжали выступать против Феофана до самой его смерти.
   Непримиримым противником старины выступал Феофан Прокопович и в своем литературном творчестве. Из литературно-художественных произведений Феофана известны: трагедо-комедия "Владимир", несколько "Разговоров", написанных в стиле "Диалогов" Лукиана, и множество од и мелких лирических стихотворений, написанных на русском, латинском и польском языках.
   Личное знакомство А. Кантемира с Феофаном относится, по-видимому, к началу 1730 года. Превосходное знание не только общих задач, стоявших перед "ученой дружиной", но также и тех сил и лиц, с которыми она боролась, Антиох Кантемир обнаружил уже в первой своей сатире. Выдвинутые молодым сатириком положения и их аргументация во многом повторяли доводы и аргументацию речей и проповедей Феофана.
   Первая сатира Кантемира, "На хулящих учение" ("К уму своему"), явилась произведением огромного политического звучания, так как она была направлена против невежества как определенной социальной и политической силы, а не абстрактного порока; против невежества "в шитом платье", выступающего против преобразований Петра I и просвещения, против учения Коперника и книгопечатания; невежества воинствующего и торжествующего; облеченного авторитетом государственной и церковной власти.
  
   Гордость, леность, богатство -- мудрость одолело,
   Невежество знание уж местом посело;
   То под митрой гордится, в шитом платье ходит,
   Оно за красным сукном судит, полки водит.
   Наука ободрана, в лоскутах обшита,
   Из всех знатнейших домов с ругательством сбита.
  
   С особой силой и смелостью нападает Кантемир в своей первой сатире на представителей церковной реакции, так как последняя пыталась возглавить борьбу реакционных сил против преобразований Петра I.
   Вопреки предисловию к сатире, в котором автор пытался уверить читателя, что все в ней "в забаву написано" и что он, автор, "никого партикулярно себе не представлял", -- первая сатира Кантемира была направлена против вполне определенных и "партикулярных" лиц, -- это были враги дела Петра и "ученой дружины". "Характер епископа, -- писал в одном из примечаний к сатире Кантемир, -- хотя с неизвестного лица автором описан, однако много сходства имеет с Д***, который в наружных церемониях поставлял всю первосвященства должность". Высмеивая в сатире церковника, вся образованность которого ограничивается усвоением "Камня веры" Стефана Яворского, Кантемир недвусмысленно указывал на собственную идейную позицию -- сторонника "ученой дружины". Созданным Кантемиром образам церковников соответствовали вполне реальные прототипы, и тем не менее это были образы-обобщения, они волновали умы, в них продолжали узнавать себя реакционные церковники новых поколений, когда имя Антиоха Кантемира стало достоянием истории и когда имена Георгия Дашкова и его соратников были преданы полному забвению.
   I сатира Кантемира сразу же после ее появления получила широкое распространение в списках. О напечатании ее в то время не могло быть и речи, настолько смелым и политически острым было ее содержание. Распространение сатиры Кантемира вызывало бешеную ярость церковников. Так, например, известно, что когда возвратившийся из-за границы В. К. Тредиаковский прочитал I сатиру Кантемира в небольшом кругу лиц, то за этим последовала пространная жалоба в Синод, написанная архимандритом Платоном Малиновским. {См. И. Чистович. Феофан Прокопович и его время. СПб., 1868, стр. 384.} Сложившаяся за молодым В. К. Тредиаковским репутация вольнодумца и безбожника во многом определялась, несомненно, его восторженным отношением к I сатире Кантемира. {См. A. Mалеин. Новые данные для биографии В. К. Тредиаковского. Сборник статей в честь акад. А. И. Соболевского. Л., 1928, стр. 430--432.}
   Русская сатира возникла задолго до А. Кантемира. Большое количество сатирических произведений было создано поэтическим творчеством русского народа. Широко была распространена она в письменности русского средневековья, в особенности в литературе демократического направления. Элементы сатиры, и в том числе сатирические образы монахов, можно найти и в сочинениях Симеона Полоцкого и Феофана Прокоповича. Сатира проникала даже и в церковную нравоучительную литературу.
   С сатирической традицией предшествовавшей русской литературы Антиох Кантемир был безусловно знаком, и она не могла не проявиться в его собственном творчестве. И вместе с тем в разработке названной традиции А. Кантемир выступил подлинным новатором. Новаторство Кантемира проявилось как в том, что он первый перенес на русскую почву возникший в античной литературе и оттуда усвоенный литературами Западной Европы жанр стихотворной сатиры как особого вида дидактической поэзии, так и в том, что, опираясь на опыт и традиции русской литературы, Кантемир поднял ее на новый уровень, сделал ее формой выражения передовых идей своего времени.
   II сатира Кантемира, "На зависть и гордость дворян злонравных", возникла приблизительно в начале 1730 года. Написанная в форме диалога между Аретофилосом, выразителем идей автора, и Дворянином, представлявшим взгляды стародворянской реакции, эта сатира, по признанию самого Кантемира, ставила целью "обличить тех дворян, которые, лишены будучи всякого благонравия, одним благородием хвастают, к тому же завидят всякому благополучию в людях, которые из подлости чрез труды свои происходят". "Табель о рангах" Петра I, ущемившая привилегии старинных боярских родов и открывавшая доступ в дворянскую среду для выходцев из других сословий, была основана на признании и утверждении права личной заслуги. Защитником права личной заслуги выступает во II сатире и Кантемир, однако содержание его сатиры не ограничивается только этим. С поразительной для его времени смелостью он возвышается над понятиями о генеалогической чести и критикует "благородство" происхождения с точки зрения просветительской теории "естественного права".
   Дворянин II сатиры Кантемира -- это напудренный и разодетый столичный щеголь, потомок аристократического рода. Тонкий знаток придворного этикета и вместе с тем любитель картежной игры и заморских вин, пустой и высокомерный, он требует себе наград и почестей за древность своего рода, за иссохший пергамент, и котором исчислены заслуги его предков.
   В словах и в вопросах, которые ставит Аретофилос перед надменным дворянином, раскрывается внутренняя несостоятельность последнего.
  
   Победил ли сам враги? дал пользу народу?
   Устрашил ли действами Нептуна власть -- воду?
   Сокровища ль царские тобой умноженны?
   Презрев покой, подъял ли сам труды военны?
  
   Аретофилос не отрицает полезности дворянского сословия вообще ("Не пустое дело есть знатная порода"), тем не менее он выступает убежденным поборником благородной идеи о внесословной ценности человека.
  
   Адам князей не родил, но едино чадо
   Его сад копал, другой пас по полям стадо.
  
   Кантемир предвидел то недовольство, которое должна была вызвать его сатира в кругах дворянства, предвидел и обращенный к нему вопрос о том, кто позволил ему выступать столь строгим судьей дворянства. "На последний же их вопрос, -- отвечал в предисловии к сатире Кантемир, -- кто меня судьею поставил, ответствую: что все, что я пишу, -- пишу по должности гражданина, отбивая все то, что согражданам моим вредно быть может". До Кантемира в русской литературе никто не высказывал таких смелых суждений. Это и дало право Белинскому при анализе второй сатиры писателя заявить, что в ней были выражены "святые истины о человеческом достоинстве". {В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 8 М., 1955, стр. 624.}
   В событиях, связанных с восшествием на престол Анны Иоанновны в начале 1730 года, "ученая дружина" выступает как политическая организация. Предложенные новой самодержице от лица верховников "кондиции" были подписаны ею в Митаве, до приезда в Москву. Однако к моменту этого приезда в среде шляхетства образовалась довольно мощная оппозиция верховникам, возглавляемая кн. А. М. Черкасским. За спиною верховников стояла противодействовавшая петровским реформам старинная аристократическая знать, тогда как оппозиция представляла интересы нового дворянства.
   К этой оппозиции примкнула и "ученая дружина". От имени шляхетства А. Кантемир составлял прошение на имя императрицы. Прошение было покрыто многочисленными подписями шляхетства. Как поручик Преображенского полка А. Кантемир принимал деятельное участие в сборе подписей под прошением среди офицеров гвардии. 25 февраля 1730 года возглавляемое кн. А. М. Черкасским шляхетство явилось на заседание Верховного тайного совета, где составленная Л. Кантемиром челобитная была им уже прочитана императрице, после чего последняя предложенные ей верховниками "кондиции" "изволила" <...> издрать" и принять самодержавие.
   "Первым знаком признательности, -- пишет О. Гуаско, -- полученной кн. Кантемиром от императрицы, было пожалование тысячи крестьянских дворов. Она награждала этим подарком не только А. Кантемира лично, но также его двух братьев и сестру, которые обладали весьма незначительной частью наследства отца. Это проявление монаршей благосклонности напугало придворных и особенно кн. Голицына, тестя Константина, старшего брата Антиоха; кн. Голицын опасался, как бы последний не воспользовался милостью к нему императрицы, чтобы возвратить поместья, несправедливо от него отчужденные. {В 1729 году Константин Кантемир, пользуясь покровительством своего тестя кн. Д. М. Голицына, получил, вопреки завещанию кн. Д. К. Кантемира, почти все его наследство. -- Ред.} Убедили императрицу отправить его к какому-либо иностранному двору в качестве посланника. Искавшая только повода для вознаграждения А. Кантемира, она поверила тому, что это предложение исходит из чистых побуждений. Однако крайняя молодость кн. Кантемира была причиной известной нерешительности с ее стороны". {О. Gоuasсо. Vie du Prince Antiochus Cantemir (Satyres du Prince Cantemir. Traduites du Russe en Francois, avec l'histoire de sa vie. A Londres, chez Jean Nourse. MDCCL), pp. XLI--XLIII.} Императрица окончательно согласилась с предложением отправить А. Кантемира в Лондон только после того, как оно получило решительную поддержку со стороны Бирона.
   Итак, в отличие от других лиц, участвовавших в возведении Анны Иоанновны на престол, Антиох Кантемир не получил от нового правительства никаких личных наград. На протяжении почти двух лет, прошедших с момента воцарения Анны Иоанновны, А. Кантемир продолжал оставаться в чине поручика, полученном им еще в царствование Петра II, в 1728 году. Относящееся к 1731 году притязание А. Кантемира получить пост президента Академии наук также осталось неудовлетворенным. Какие-то скрытые от глаз исследователей причины препятствовали А. Кантемиру занять то общественное и служебное положение, которое соответствовало бы его дарованиям и образованию. Причиной, порождавшей в придворных кругах подозрительное отношение к А. Кантемиру, могла быть его литературная деятельность. Это предположение подтверждается наступившим в 1731 году и продолжавшимся шесть лет перерывом в сатирическом творчестве писателя.
   В пользу этого предположения говорит также и свидетельство Н. И. Новикова, который в "Трутне" за 1769 год заявлял о том, что на Руси были сатирики и посильнее его, "но и тем рога обломали". {См. "Сатирические журналы Н. И. Новикова. Редакция, вступительная статья и комментарии П. Н. Беркова. М.--Л., 1951, стр. 71 и 527.}
   В последние два года своего пребывания в России (1730--1731), несмотря на личные неудачи, Антиох Кантемир с большим увлечением отдается научным занятиям и литературному творчеству.
   В 1730 году он закончил работу над переводом "Разговоров о множестве миров" Фонтенеля, представлявших собою популярное изложение гелиоцентрической системы Коперника.
   Рукопись перевода "Разговоров о множестве миров" Фонтенеля была сдана А. Кантемиром в Академию наук для напечатания в 1730 году. Однако только через 10 лет, в 1740 году, книга была издана. {О значении, которое приобрела эта книга в развитии русской научной и общественной мысли XVIII века, позволяет судить возбужденное в 1756 году против нее церковником М. П. Абрамовым дело, как против атеистической "богопротивной книжичищи", сеющей "сатанинское коварство". Тогда же решением Синода перевод Кантемира был конфискован. В 1761 году в результате наступившего после смерти императрицы Елизаветы Петровны ослабления церковной реакции книга Фонтенеля в переводе А. Кантемира была издана вторично, а в 1802 году последовало новое, третье ее издание.}
   Из поэтических произведений в течение 1730--1731 годов, не считая мелких стихотворений, А. Кантемиром были написаны: первая (и единственная) песнь поэмы "Петрида", а также III, IV и V сатиры.
   Особое место среди названных сатир принадлежит сатире IV ("К музе своей"); она посвящена изложению эстетической программы автора и содержит ряд автобиографических признаний. По простоте и естественности построения, по ясности языка и искренности тона -- это одна из лучших сатир Кантемира. Сатира представляет собой своеобразный диалог между автором и его музой. Автор знакомит музу с рядом лиц, недовольных его сатирою: одно из них обвиняет сатирика в безбожии, другое строчит на него донос за поношение духовенства, третье готовится привлечь сатирика к судебной ответственности за то, что он своими стихами против пьянства якобы умаляет "кружальные доходы". Положение автора безвыходно:
  
   А лучше век не писать, чем писать сатиру,
   Яже ненавистна мя, творца, чинит миру.
  
   Однако попытка сатирика заняться сочинением од и эклог также не приводит к успеху, и за нею следует признание автора;
  
   Рифмы не могу прибрать, как хвалить желаю;
   Сколько ногти ни грызу и тру лоб вспотелый,
   С трудом стишка два сплету, да и те неспелы...
  
   В результате автор приходит к решению, что сатира -- его призвание и что он будет продолжать писать сатиры, какими бы неприятностями это ему ни угрожало.
  
   Хоть муза моя всем сплошь имать досаждати,
   Богат, нищ, весел, скорбен -- буду стихи ткати.
  
   Автора приводит к такому решению не столько его природная склонность к комическому, сколько его твердое убеждение в том, что искусство должно изображать действительные, а не вымышленные события. Он отказывается писать эклогу, посвященную Ирисе, потому что Ирисы нет в жизни:
  
   И не смешон ли б я был, коль, любви не зная,
   Хотел бы по Ирисе казаться здыхая,
   А Ирис вымышленна -- не видывал сроду;
   Однак по ней то гореть, то топиться в воду,
   И всечасно сказывать, что вот умираю,
   Хоть сплю, ем сильно и в день ведро выпиваю.
  
   Требуя от литературы сближения с жизнью в смысле правдоподобия литературных произведений, сатирик выдвигал вместе с тем требование правдивости, выражения в литературе нравственной истины, социальной справедливости, понимаемых в духе просветительской идеологии XVIII века.
  
   Не могу никак хвалить, что хулы достойно, --
   Всякому имя даю, какое пристойно;
   Не то в устах, что в сердце, иметь я не знаю:
   Свинью свиньей, а льва львом просто называю.
  
   Сатира III "О различии страстей человеческих" и V ("На человека", позднее получившая название "На человеческие злонравия вообще") как по теме, так и по содержанию имеют ряд сходных черт. Если в I и II сатирах осмеивались пороки определенных сословий или социальных групп, то в сатирах Ш и V осмеиваются пороки и страсти как таковые, как страсти вообще. Так, например, в III сатире выставлена галерея портретов, посвященная изображению людей, одержимых различными пороками или страстями: скупостью, расточительностью, ханжеством и т д.
   В сатирах III и V в большей мере, чем в других сатирах А. Кантемира, отразилось воздействие рационалистической эстетики классицизма с ее делением людей на хороших и дурных, с ее тенденцией изображать человека и его поступки в их статическом состоянии. Показательно, однако, и другое: даже здесь, следуя образцам Буало и Лабрюйера, Кантемир стремится наполнить заимствованную композиционную схему новым содержанием. Так, например, глубоко оригинален образ "войнолюбца" из V сатиры.
   Глубокий интерес автора к окружающей жизни и "злобе дня" сообщает многим образам названных сатир вполне определенное социальное и национальное содержание. Таким является образ многоречивого помещика Грунния в III сатире, таким еще в большей мере является образ жалующегося на свою судьбу крепостного крестьянина в V сатире.
  
   Пахарь, соху ведучи иль оброк считая,
   Не однажды вздыхает, слезы отирая:
   "За что-де меня творец не сделал солдатом?
   Не ходил бы в серяке, но в платье богатом,
   Знал бы лишь ружье свое да свого капрала,
   На правеже бы нога моя не стояла,
   Для меня б свинья моя только поросилась,
   С коровы мне ж молоко, мне б куря носилась;
   А то все приказчице, стряпчице, княгине
   Понеси в поклон, а сам жирей на мякине".
   Пришел побор, вписали пахаря в солдаты --
   Не однажды уж вспомнит дымные палаты,
   Проклинает жизнь свою в зеленом кафтане,
   Десятью в день заплачет по сером жупане.
  
   В образе крестьянина-солдата творческая индивидуальность Кантемира проявилась с исключительной силой.
   Приведенный отрывок и по содержанию и по манере изложения -- не только лучшее место в V сатире, но и одно из лучших достижений в творчестве Кантемира вообще. Созданный писателем образ крепостного крестьянина, ставшего солдатом, открывает крестьянскую тему в русской литературе.
   Кантемир первым из русских писателей дал правдивое и сочувственное изображение крепостного крестьянина, жалующегося на свою тяжелую судьбу, -- и в этом незабываемая заслуга писателя перед русской литературой.
    
   Назначение Антиоха Кантемира на пост русского дипломатического представителя ("резидента") в Лондоне состоялось в ноябре 1731 года.
   1 января 1732 года А. Кантемир выехал из России и 30 марта этого же года прибыл в Лондон. Начавшаяся с этого времени дипломатическая служба Кантемира продолжалась свыше 12 лет и прервалась лишь с его смертью.
   Основные черты внешней политики, которую проводила Россия на протяжении всего XVIII века, были намечены Петром I. Еще при жизни Петра I в Западной Европе обозначилась коалиция враждебно расположенных к России держав, в которую входили Франция, Англия и Пруссия. В годы дипломатической службы А. Кантемира антирусская политика названных держав, и в особенности Франции, отличалась особенной активностью. Франция делала напряженные усилия, с тем чтобы создать антирусский блок из граничивших с Россией государств: Швеции, Польши и Турции. В сложившейся международной обстановке от русской дипломатии требовалась особая предусмотрительность и гибкость, уменье использовать существовавшие между западными державами противоречия. А. Кантемир как дипломат в полной мере обладал этими качествами.
   Кантемир прилагает немало усилий для установления нормальных дипломатических отношений между Англией и Россией; он предпринимает, хотя и безуспешно, целый ряд шагов для того, чтобы добиться союза между обеими странами во время борьбы за польский престол в 1734 году; настойчиво хлопочет о признании английским правительством императорского титула за Анной Иоанновной, справедливо рассматривая эти хлопоты как борьбу за поддержание международного престижа русского государства. В 1735 году русское правительство сообщило своему резиденту в Лондоне о предосудительном поведении по отношению к России английского посла в Константинополе лорда Кинуля, и благодаря энергичному вмешательству в это дело А. Кантемира английское правительство вынуждено было осудить поведение своего посла и отозвать его с дипломатического поста.
   Больших усилий требовала от А. Кантемира необходимость опровержения различных неприязненных, а то и просто клеветнических сведений о России, которые систематически распространялись иностранной прессой, а также различного рода международными авантюристами, состоявшими на службе у политических врагов России.
   Служебные обязанности А. Кантемира не ограничивались чисто дипломатической деятельностью. По поручению русского правительства ему приходилось подыскивать за границей разных специалистов, выполнять разнообразные поручения С.-Петербургской Академии наук, проявлять заботу в отношении русских людей, отправленных по разным делам за границу и оставленных там без всяких средств и внимания со стороны русского правительства, выполнять отдельные поручения русских сановников и т. д.
   Несмотря на огромное количество служебных дел, А. Кантемир не прекращает в это время своей литературной деятельности. В Лондоне Кантемир упорно работает над переводом "Анакреонтовых песен"; он же занимается там переводом "Юстиновой истории", рассматривая его как "повод обогатить народ наш переводами древних списателей, греческих и латинских, которые всего лучше могут возбудить в нас охоту к наукам"; {См. В. Дружинин. Три неизвестные произведения князя Антиоха Кантемира. -- "Журнал Министерства народного просвещения", 1887, декабрь, стр. 4.} там же работает Кантемир и над не дошедшим до нас переводом научно-популярного сочинения "Разговоров о свете" итальянского писателя Франческо Альгаротти; перерабатывает написанные в России сатиры, и в 1738 году создает новую, VI сатиру.
   За время своего пребывания в Лондоне А. Кантемир овладел английским языком и хорошо ознакомился с английской философской и общественной мыслью и литературой. Библиотека А. Кантемира насчитывала большое количество книг с произведениями Т. Мора, Ньютона, Локка, Гоббса, Мильтона, Попа, Свифта, Адиссона, Стиля и других выдающихся английских философов, ученых и писателей. {См. В. Н. Александренко. К биографии князя А. Д. Кантемира. Варшава, 1896, стр. 14--46.}
   Знакомство А. Кантемира с английским историком Н. Тиндалем, который перевел на английский язык и в 1734 году издал в Лондоне "Историю Оттоманской империи" Д. Кантемира, свидетельствует о том, что с английскими учеными и писателями у А. Кантемира были и непосредственные личные связи, к сожалению до сих пор не обследованные нашей наукой.
   В середине 1737 года А. Кантемир получил от своего правительства предложение вступить в переговоры с французским послом в Лондоне Камбисом с целью восстановления дипломатических отношений России с Францией, прерванных в связи с польской войной. В результате успешного завершения названных переговоров А. Кантемир был пожалован от русского правительства в камергеры и со степенью полномочного министра был назначен русским посланником в Париже.
   Кантемир прибыл в Париж в сентябре 1738 года. Еще до вступления в должность полномочного министра Кантемир получил инструкцию от русского двора, в которой ему предписывалось "оказать особливое почтение" кардиналу де Флери. Ставленник высшего духовенства, кардинал де Флери состоял главою правительства при Людовике XV и обладал гораздо большей властью, чем сам король. Возрастающее влияние России на политику северных стран было для всесильного кардинала де Флери причиной серьезных забот и опасений. Французское правительство через своего посланника маркиза де Шетарди вело дипломатическую игру с княжной Елизаветой Петровной в Петербурге, рассчитывая на то, что с ее воцарением французское влияние при русском дворе усилится; оно открыто интриговало против России в Швеции; руководило тайными переговорами Швеции с Турцией и т. д. И донесения и переписка А. Кантемира, в которых кардиналу де Флери и его правой руке, статс-секретарю Амело, отводится немало места, убеждают нас в том, что русскому посланнику в Париже были предельно ясны вся сложность и ответственность его миссии, равно как и истинная цена любезностям кардинала и его "негораздо простых министров". Даже в своих прогулках по улицам Парижа, согласно донесениям французских полицейских агентов, Кантемир нередко брал с собою слугу, который шествовал за ним следом и часто оглядывался назад. {В. Н. Александренко. Русские дипломатические агенты в Лондоне в XVIII веке, т. 1. Варшава, 1897, стр. 371.}
   Помимо трудностей внешнеполитического характера, дипломатическая деятельность А. Кантемира встречала также ряд затруднений, создававшихся русским правительством и коллегией иностранных дел. Ведавший при Анне Иоанновне делами названной коллегии А. И. Остерман отказывал А. Кантемиру в самых минимальных средствах, требовавшихся русскому посольству в Париже для ознакомления с политическим состоянием Европы, для борьбы с враждебной информацией о России и т. д. Тяжелое материальное положение А. Кантемира не изменилось и после того, как с воцарением Елизаветы Петровны делами коллегии иностранных дел стал ведать кн. А. М. Черкасский, ни после смерти последнего (1742), когда управление коллегией перешло в руки А. Бестужева.
   Но даже и в этих условиях дипломатическая деятельность Кантемира была исключительно эффективной. Его тонкий ум, превосходная осведомленность в вопросах международной политики и хорошее знание особенностей французской жизни нередко обеспечивали успех его дипломатической, деятельности, направленной на укрепление международного престижа России.
   А. Кантемир с глубоким уважением относился к лучшим достижениям французского гения в области культуры и литературы. Задолго до своего отъезда за границу он изучал французских классиков, упражнялся в переводах с французского языка, следил за развитием французской литературы. "По прибытии в Париж, -- рассказывает Гуаско, -- он не пренебрег ничем, что могло бы сблизить его с литературной средой страны". {О. Gоuasсо. Vie du Prince Antiochus Cantemir (Satyres du Prince Cantemir. Traduites du Russe en Francois, avec l'histoire de sa vie. A Londres, chez Jean Nourse. MDCCL), p. XC1.}
   У Кантемира были весьма тесные связи с представителем раннего французского просвещения Монтескье, имя которого в то время было известно французским читателям по его "Персидским письмам", литературному произведению, сатирически изображавшему феодально-сословную Францию. Следует сказать, что тогда же А. Кантемиром был сделан не дошедший до нас перевод этого произведения на русский язык. Знакомство Кантемира с Монтескье совпадает с периодом работы французского мыслителя и писателя над его знаменитым трактатом по законоведению "Дух законов", изданным только в 1748 году, когда А. Кантемира уже не было в живых. Близкие связи А. Кантемира с Монтескье подтверждаются рядом документов и в том числе -- непосредственным участием великого французского просветителя в посмертном издании сатир Кантемира во французском переводе, осуществленном в 1749 году в Париже группой французских друзей русского писателя. {См. М. П. Алексеев. Монтескье и Кантемир. -- "Вестник Ленинградского университета", 1955, No 6, стр. 55--78.}
   В своем общении с французскими учеными и писателями А. Кантемир не только прислушивался к их мнениям и перенимал их опыт, но и выступал также как знаток жизни, быта и истории России, писатель и пропагандист лучших достижений культуры русского народа. И не случайно Гуаско называл его "ревностным пропагандистом установлений Петра Великого". "Мы, русские, -- писал Кантемир о Петре I г-же Монконсель, французской своей знакомой, -- имев счастье хоть на короткое время быть его подданными, неспособны на меньшее, как чтить его память за то, что он извлек вас из постыдной тьмы и вывел на дорогу славы". {Л. Н. Майков. Материалы для биографии кн. А. Д. Кантемира. СПб., 1903, стр. 71.} Свое знакомство с парижскими художниками Субейраном и Виллем А. Кантемир использовал для изготовления гравированного портрета Петра I, с тем чтобы его "в чужих краях к удивлению народов размножить". {См. Архив кн. Воронцова, т. 1. М., 1870, стр. 385. а также: В. Стасов. Галерея Петра Великого в импер. Публичной библиотеке. СПб, 1903, ї 241. стр. 227.}
   Для ознакомления западноевропейской общественности с Россией и растущей русской культурой Антиох Кантемир не жалел ни сил, ни средств. К числу мероприятий, преследовавших эту цель, следует отнести также и издание французского перевода "Истории Оттоманской империи" Д. Кантемира. План этого издания, как это видно из переписки А. Кантемира, возник у него уже в 1736 году, во время первой поездки в Париж. "История Оттоманской империи" Д. Кантемира была издана на французском языке в переводе Жонкьера лишь в 1743 году. {См. Histoire de l'Empire Othoman, ou se voyent les causes de son aggrandissment et de sa decadence avec les notes tres instructives. Par S. a. S. Demetrius Cantemir, prince de Moldavie. Traduite en Francois par M. de Joncquieres. A Paris, 1743, vls. I--II.} А. Кантемир был не только инициатором издания этой книги, но также и автором приложенного к ней жизнеописания Д. Кантемира, а также, вероятно, во многих случаях и автором ее комментариев, намного превышающих комментарий английского издания книги. "История Оттоманской империи" Д. Кантемира во французском переводе выдержала два издания и получила широкое распространение во французских ученых кругах XVIII века. Достаточно сказать, что "Энциклопедия" Дени Дидро, рекомендуя своим читателям только два сочинения по истории Турции, в качестве одного из них называла "Историю Оттоманской империи" Д. Кантемира.
   "История Оттоманской империи" Д. Кантемира была хорошо известна Вольтеру. В 1751 году, в предисловии ко второму изданию "Истории Карла XII", пренебрежительно отзываясь о греческих и "латинских" историках, создавших превратный образ Магомета II, Вольтер писал: "Сотни историков повторяют их жалкие басни; их повторяют европейские словари. Обратитесь к заслуживающим доверия турецким хроникам, собранным князем Кантемиром, и вы увидите, насколько смешны все эти вымыслы". {Oeuvres completes de Voltaire. Nouvelle edition... Paris, Garnier-freres, 1880, t. 16, p. 127.} Трижды цитирует Вольтер труд Д. Кантемира об Оттоманской империи также и в "Опыте о нравах и духе народов". Любопытно и то, что первоначальный интерес Вольтера к названной книге Д. Кантемира возник в 1739 году, т. с. в то время, когда еще не было ее французского перевода. Письмо Вольтера к Антиоху Кантемиру от 13 марта 1739 года, а также ряд других данных убеждают нас в том, что "История Оттоманской империи" Д. Кантемира была использована Вольтером при написании им в 1739 году трагедии "Магомет".
   Пребывание Антиоха Кантемира во Франции оказало сильное воздействие на развитие русской темы во французской литературе. В этом отношении показательны связи русского писателя-просветителя с французским драматургом Пьером Мораном (1701--1757), автором трагедии "Меншиков".
   История создания этой трагедии раскрывается в письме П. Морана к А. Кантемиру от 13 января 1739 года. {Государственная Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Собрание автографов П. П. Дубровского, т. 139, лл. 159--160.} Трагедия "Меншиков" была написана, поставлена на сцене одного из парижских театров и издана в 1739 году в Гааге при самом непосредственном участии А. Кантемира.
   "Меншиков" положил начало героической трактовке образа Петра I во французской литературе и драматургии. Под сильным воздействием этой пьесы была написана в 1767 году трагедия "Амилка, или Петр Великий" Дора и ряд других произведений французской литературы XVIII века, унаследовавших от пьесы П. Морана трактовку Петра I как "просвещенного монарха".
   В письме П. Морана к А. Кантемиру от 13 января 1739 года упоминается в качестве лица, хорошо известного адресату, Луиджи Риккобони.
   Знаменитый итальянский артист Луиджи Риккобони (1677--1753) возглавлял на протяжении многих лет (1716--1729) театр итальянской комедии в Париже. Воспитанная на традициях национальной "комедии дель'арте", труппа Л. Риккобони по приезде в Париж сблизилась с жизнью французского театра и с течением времени стала играть на французском языке. Французской классицистической трагедии театр Риккобони противопоставил особую, опиравшуюся на искусство жеста и мимики технику игры и новый репертуар, представлявший будничную жизнь средних классов общества. Труппа Риккобони создала, в частности, широкую известность комедиям Мариво, подготовившим почву для возникновения просветительской драматургии.
   В 30-е годы XVIII века Луиджи Риккобони создал ряд трудов по истории театра ("Исторические и критические рассуждения о различных театрах Европы", "История итальянского театра" и др.), получивших широкую известность и оказавших, в частности, заметное воздействие на эстетические взгляды молодого Лессинга. В 1742 году Риккобони закончил работу над новой книгой "О реформе театра", которая была издана на французском языке в Париже в 1743 году. Этот труд, очевидно по совету А. Кантемира, автор решил посвятить русской императрице. Написанное Л. Риккобони посвящение было отправлено А. Кантемиром 20 июня (1 июля) 1742 года через Лестока русскому двору. {Л. Н. Майков. Материалы для биографии кн. А. Д. Кантемира. СПб., 1903, стр. 176.}
   Посвящение представляло собой проект учреждения в России театра на тех началах, которые излагались в книге. Естественно предполагать поэтому, что А. Кантемир, принимавший участие в издании книги Риккобони и так настойчиво добивавшийся согласия русской императрицы на напечатание этого посвящения-проекта, во многом разделял театральные взгляды Луиджи Риккобони.
   Проект театральной реформы Л. Риккобони предвосхищал собой знаменитое "Письмо к д'Аламберу о зрелищах" (1758) Жан-Жака Руссо, равно как и драматические теории Дидро, Мерсье и Ретиф де ла Бретона. Проект заключал в себе смелую критику французского аристократического театра с позиций третьего сословия, выступавшего против изнеженного и аморального дворянского искусства. "Театр, -- провозглашал Риккобони, -- должен внушать отвращение к пороку и развивать вкус к добродетели тем людям, которые не ходят в иную школу, как только в театр, и которые без наставлений, получаемых ими там, весь век свой не знали бы о своих недостатках и не подумали бы вовсе об их искоренении". {Louis Riccoboni. De la Reformation du theatre. Paris, 1743, p. 100.}
   Дружеские отношения существовали также у Антиоха Кантемира и с французским драматургом Пьером-Клодом Нивелль де ла Шоссе (1692--1754). {См. М. П. Алексеев. Монтескье и Кантемир. -- "Вестник Ленинградского университета", 1955, No 6, стр. 74.} Важно отметить при этом, что основоположник французской "слезливой" комедии Нивелль де ла Шоссе, так же как и Л. Риккобони, прокладывал путь новому, третьесословному театру.
   Роль посредника в сношениях между С.-Петербургской и Парижской Академиями наук, которую добровольно взял на себя Антиох Кантемир, способствовала возникновению его связей с парижской ученой средой. Особенно тесными были связи Кантемира с французским математиком и натуралистом Пьером-Луи Мопертюи. Были у Кантемира знакомства и в парижских аристократических кругах. Однако культура салонов, высшего света и двора, как это показывает переписка Кантемира, не только его не привлекала, но даже тяготила.
   Служебное положение обязывало А. Кантемира участвовать в светской и придворной жизни, но настоящую внутреннюю привязанность он испытывал лишь к небольшому кругу своих парижских друзей, одинаково с ним мысливших или одинаково воспринимавших искусство.
   Несмотря на свои глубокие связи с мировой культурой и длительное пребывание за пределами своей родины, А. Кантемир, как писатель и просветитель, не растворялся в инонациональной культурной стихии. Занятиям русской литературой, в которых он видел свой гражданский долг, А. Кантемир отдавал почти весь свой досуг и свободное время. Из письма сатирика к Хр. Гроссу от 1 (12) мая 1740 года видно, как настойчиво добивался Кантемир издания своих произведений в России, однако его намерение не встретило поддержки в официальных сферах. Предосторожности ради писатель вынужден был неоднократно заявлять о том, что на литературный труд ему "только лишные часы употреблять дозволено". Трагедия писателя, насильственно лишенного общения со своими читателями, которую переживал Кантемир, нашла яркое выражение в его стихотворении "К стихам своим" (1743). Для того чтобы даже в таких тяжелых условиях продолжать свой поэтический труд, необходимы были не только чувство неразрывной связи с русской культурой, но и непоколебимая вера в ее великую судьбу.
   До Кантемира доходили лишь отрывочные известия о русской литературной жизни. Вероятно, еще будучи в Лондоне, он получил и прочитал напечатанный в 1735 году в Петербурге "Новый и краткий способ к сложению российских стихов" В. К. Тредиаковского, представлявший собой первую попытку введения в русское стихосложение тонической системы. "Новый способ" не был оценен по достоинству и принят Кантемиром, и это объяснялось прежде всего тем, что попытка Тредиаковского в теоретическом отношении была противоречивой и непоследовательной, а в практическом -- громоздкой и беспомощной. Правильное чередование ударных и безударных слогов Тредиаковский распространял только на "долгие" стихи, написанные при этом лишь хореями. Сам автор "Нового способа" не мог оценить всех преимуществ новой системы стихосложения и долгие годы после ее открытия в собственной поэтической практике продолжал пользоваться правилами силлабической версификации. Позиция, занятая А. Кантемиром по отношению к "Трактату" Тредиаковского, объяснялась отчасти также оторванностью Кантемира от русской литературной среды и жизни. Русские отклики на предложенную Тредиаковским реформу стихосложения, в том числе и смелое выступление в защиту тонического стихосложения Ломоносова, по всей вероятности остались неизвестны Кантемиру.
   Предложенная Тредиаковским реформа русского стихосложения, отвергнутая Кантемиром как целое, поставила, однако, перед ним вопрос об упорядочении его собственного стиха. Согласившись с Тредиаковским в том, что организующая роль в стихосложении принадлежит ударению. Кантемир вводит в свой тринадцатисложный силлабический стих с ударением на предпоследнем слоге новое обязательное ударение, которое падает на седьмой или пятый слог. Введение этого принципа действительно сообщало вялому тринадцатисложному силлабическому стиху известную упругость и ритмичность. Стихи Кантемира, написанные им за границей, построены по этому принципу. Кантемир считал его настолько важным приобретением, что решил переработать в соответствии с ним все ранее написанные сатиры. В какой мере удалось писателю тонизировать силлабический стих, можно проследить хотя бы на примере первой и второй редакций начальных стихов II сатиры (ср. стр. 89 и 378). {Как здесь, так и ниже указания на страницы отсылают к настоящему изданию.}
   Если стихи 2-й, 3-й, 7-й и 9-й первой редакции имели по одному только ударению на предпоследнем слоге, то во второй редакции, подобно стихам 1, 2, 4, 5, 6, и 10, они получают второе ударение в первом полустишии (на 5 и 7 слоге), и весь отрывок получил вследствие этого довольно стройную ритмическую структуру тринадцатисложного силлабического стиха с обязательной цезурой после седьмого слога.
   В своем "Письме Харитона Макентина к приятелю", которое явилось ответом на "Новый способ" Тредиаковского, Кантемир обнаружил большие познания и огромный интерес к вопросам теории поэзии. Его теоретическая мысль отнюдь не ограничивалась признанием тринадцатисложного силлабического стиха как единственно возможного и допускала 14 различных размеров стиха. Кантемир выступает в своем рассуждении сторонником простоты и ясности поэтического слова, решительно порывая тем самым с традициями русского силлабического стихосложения XVII века. Он отстаивает перенос стиха в последующую строку, справедливо видя в последнем средство, противодействующее "неприятной монотонии" длинного силлабического тринадцатисложника. Большое значение и в теории и в поэтической практике придавал Кантемир звуковой стороне стиха, и не случайно в VIII сатире он выразил свое отвращение к "бесплодному звуку" в стихе, затемняющему "дело". Содержавшееся в "Письме Харитона Макентина" признание важности ритмического упорядочения силлабического стиха было значительным шагом вперед по сравнению с предшествующим поэтическим творчеством Кантемира, но оно, разумеется, не могло явиться шагом вперед в истории русского стихосложения, обогащенного к этому времени теоретическими работами и поэтическими опытами Тредиаковского и Ломоносова.
   Между первой и второй (заграничной) редакциями первых пяти сатир Кантемира существовали еще и промежуточные редакции, {См. об этом статью Т. М. Глаголевой "Материалы для полного собрания сочинений кн. А. Д. Кантемира". (Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук", 1906, т. 11, кн. I, стр. 177--217). Точка зрения Т. М. Глаголевой была развита и уточнена 3. И. Гершковичем.} свидетельствующие об исключительном упорстве, которое проявлял автор в совершенствовании названных сатир. Доработка преследовала цели не только ритмического упорядочения сатир, но и повышения их художественных достоинств. Этого улучшения Кантемир добивался путем устранения прямых заимствований из Горация и Буало и ослабления элементов подражательности. Перерабатывая сатиры, Кантемир стремился придать им вполне национальный русский характер. Так, например, нетипическая для русской жизни фигура Катона, издающего книги не для общей пользы, а для собственного прославления, не попадает при переработке III сатиры во вторую ее редакцию; вместе с тем во второй редакции III сатиры появляется необычайно колоритная фигура архимандрита Варлаама, святоши и сластолюбца, которому
  
   Когда в гостях, за столом -- и мясо противно,
   И вина не хочет пить; да то и не дивно:
   Дома съел целый каплун, и на жир и сало
   Бутылки венгерского с нуждой запить стало.
   Жалки ему в похотях погибшие люди,
   Но жадно пялит с-под лба глаз на круглы груди,
   И жене бы я своей заказал с ним знаться.
   Бесперечь советует гнева удаляться
   И досады забывать, но ищет в прах стерти
   Тайно недруга, не даст покой и по смерти.
  
   Портрет Варлаама, в котором Кантемир создал образ большой обобщающей силы и вместе с тем изобразил реальное лицо (духовника императрицы Анны Иоанновны), так же как и целый ряд других портретов, намеков и авторских деклараций, содержащихся во второй редакции первых пяти сатир Кантемира, дают нам право решительно возразить против утверждения, что в парижский период жизни Кантемира "произошло несомненное понижение уровня его политической мысли". {Л. В. Пумпянский. Кантемир ("История русской литературы", изд. АН СССР, т. 3. М--Л., 1941).} Перерабатывая свои ранние сатиры с целью подготовки их к изданию, Кантемир в отдельных случаях снимал довольно острые намеки на видных сановников и церковников 30-х годов, так как эти намеки, имевшие общественно-политическую актуальность для своего времени, в 40-е годы XVIII века потеряли свое былое значение. В некоторых, очень редких, случаях Кантемиру приходилось вводить подобного рода изменения и по соображениям цензурного характера. Первые сатиры Кантемира в их первоначальной редакции были рассчитаны на их полулегальное, рукописное распространение, тогда как вторая редакция сатир предполагала их издание и связанное с этим неизбежное прохождение через "цензуру" императрицы Елизаветы Петровны.
   Для характеристики соотношения первой редакции ранних сатир Кантемира с их второй редакцией показательна сатира V ("На человека"), подвергшаяся первой переработке в 1737 году, за год до отъезда Кантемира из Лондона в Париж. В 1742 году сатира подвергалась дополнительной переработке, и, таким образом, вторую редакцию ее мы вправе назвать редакцией 1737--1742 годов.
   Во второй редакции сатира увеличилась на 284 стиха, т. е. свыше чем в полтора раза. Из первоначального текста сатиры во вторую редакцию вошло не более 200 стихов, остальные подверглись замене. Сатира получила во второй редакции диалогическую форму и новое название ("Сатир и Периерг"). В первой редакции V сатира в большей своей части была подражательной и состояла из портретов-характеристик, многие из которых были весьма отдаленно связаны с русской жизнью. На первый взгляд, абстрактный характер носит начало V сатиры и во второй редакции, состоящее из диалога Сатира и Периерга, посвященного просветительскому восхвалению патриархальных нравов и критике городской цивилизации; однако основное содержание сатиры окрашено в чисто русский, национальный колорит. Изображение торжествующего плута-целовальника, ханжи и лицемера, обманывающего народ и окруженного толпою взяточников из администрации, и города, население которого, празднуя день "свят Николая", предается повальному пьянству, воспринимается как политический памфлет на русскую действительность того времени. Такого же рода памфлетом является и описание двух невежественных и властолюбивых царских сановников, Хирона и Ксенона.
   Насквозь памфлетен также и образ временщика -- "болвана" Макара, возвышающийся над другими, второстепенными персонажами сатиры. Будучи "годен лишь дрова рубить или таскать воду", он в мгновение ока вознесся к царскому престолу и столь же мгновенно "поскользнулся на льду скользком" и принужден доживать остаток жизни "между соболями", т. е. в сибирской ссылке. Образ болвана-временщика стоит многих политических намеков первой сатиры, так как автор стремился придать этому образу обобщающий смысл: временщик Макар не составляет исключения из правила, ибо таким же глупцом и негодяем был и его предшественник, который "народ весь озлобил"; нисколько не лучше его и те, которые поспешают захватить его место.
   Перечисленные выше картины и персонажи отсутствуют в первой редакции V сатиры. Вторая редакция названной сатиры превосходит ее начальную редакцию как в идейном, так и в художественном отношении. Правда, и во второй редакции сатиры Кантемиру не удалось подняться до критики основ социально-политического строя тогдашней России. Отвратительная фигура болвана-временщика, с одной стороны, и сочувственно нарисованный образ бредущего за сохою крестьянина-пахаря, с другой, не даны в их взаимной социальной обусловленности, хотя они заметно возвышаются над уровнем русской бытовой сатиры XVIII века.
   Уже в V сатире Кантемира мы находим противопоставление бушующих человеческих страстей "тишине" жизни. {В зачаточном виде прославление "тишины" и жизни, проводимой в окружении "мертвых друзей" -- книг, встречается у Кантемира уже в первой редакции I сатиры (стихи 111--114).} Восхвалению этой "тишины" почти полностью посвящена VI сатира писателя "О истинном блаженстве" (1738). Нарисованный в этой сатире Кантемиром идеал "довольства малым", ограничения своих желаний и ухода в область античной культуры и современной науки буржуазно-либеральные критики прошлого века А.Д. Галахов и С.С. Дудышкин объяснили общественным индифферентизмом писателя, нежеланием его откликаться на запросы русской жизни. {"Отечественные записки", 1848, No 11, отд. V, стр. 1--40, и "Современник", 1848, No 11, отд. III, стр. 1--40.} Это ложное мнение о Кантемире получило с тех пор самое широкое распространение в литературе. Между тем именно в парижский период своей жизни А. Кантемир с особой настойчивостью работает над ознакомлением французского общественного мнения с Россией и русским народом, вместе с Л. Риккобони проявляет интерес к учреждению демократического театра в России, с просветительской целью занимается переводческой деятельностью (переводы "Персидских писем" Монтескье, "Посланий" Горация, "Нравоучений" Эпиктета), занимается составлением русско-французского словаря, подготовкой к написанию сочинения по истории России и т. д. Таким образом, погружение Антиоха Кантемира в "тишину" сопровождалось усилением его общественной деятельности. Вместе с тем поэтическая декларация VI сатиры вполне закономерна, так как созвучные ей настроения появляются также и во второй редакции I сатиры и в других произведениях писателя, указывая на какое-то действительное изменение в его общественно-политических взглядах. Прокламируемые писателем-просветителем "тишина" и "златая умеренность" были для Кантемира лишь своеобразной формой протеста против гнетущих условий русской жизни, единственным, по мнению писателя, средством избавления от Остерманов и Черкасских, от личной прикосновенности к интригам и политике русского двора.
   Выраженное в VI сатире и других произведениях Кантемира стремление к "тишине" и уединению может быть правильно понято, если мы будем рассматривать его также в соотношении с общественными и эстетическими идеями представителей западноевропейского Просвещения. Теорию обуздания страстей как средства к достижению общего блага и идеализацию патриархальных общественных отношений и свободной от вмешательства государства жизни частного человека -- в том или ином виде мы встречаем у Локка и Шефтсбери, у Вольтера и Руссо и, в частности, у Л. Риккобони и Нивелль де ла Шоссе.
   В VI сатире Кантемир не только мечтает о "тишине", но вместе с тем подвергает критике аристократическую мораль, мир богатства и чинов, придворных интриг и пресмыкательства. Кантемир изображает здесь изнемогающего от почестей и богатства сановника, близкого к царской особе. Сановник гибнет от интриг, изображаемых в качестве неотъемлемой принадлежности придворной жизни.
   Критику аристократической морали находим мы и в сатире VII ("О воспитании", 1739), перекликающейся с передовыми педагогическими идеями того времени, и особенно с трактатом Локка о воспитании.
   Цель воспитания, провозглашает автор, -- привить юношеству добрые нравы, добродетельные поступки, сделать из них полезных отечеству граждан. Воспитательные цели обязано ставить перед собою и искусство.
  
   Главно воспитания в том состоит дело,
   Чтоб сердце, страсти изгнав, младенчее зрело
   В добрых нравах утвердить, чтоб чрез то полезен
   Сын твой был отечеству, меж людьми любезен
   И всегда желателен, -- к тому все науки
   Концу и искусства все должны подать руки.
  
   Сатира "О воспитании" была откликом на коренные потребности русской действительности: об изложенных в сатире педагогических идеях и через сто лет после ее создания Белинский писал, что они "скорее новы, нежели стары".
   Элементы социальной критики содержит и VIII сатира Кантемира (1739), хотя, по сравнению с I, II, III, V и VII сатирами, охват русской действительности в ней значительно у?же. VIII сатира носит название "На бесстыдную нахальчивость", однако в ней осмеиваются не пороки вообще, а "нахальчивость", наносящая вред обществу, проявляющаяся в злоупотреблении властью и стяжательстве. Подобно сатирам IV и VI, VIII сатира представляет интерес также содержащейся в ней характеристикой собственных настроений и взглядов Кантемира. {Помимо упомянутых выше восьми сатир, существует еще и так называемая "девятая сатира" Кантемира. Историкам русской литературы известны всего лишь три списка "девятой сатиры". Характерно, что в книгу сатир, приготовленную в 1743 году для издания самим Кантемиром, "девятая сатира" не была включена. Впервые она была опубликована Н. С. Тихонравовым в 1858 году.}
   Итак, общественная активность Антиоха Кантемира не ослаблялась и в заграничный период его жизни. Не только не ослаблялась и не снижалась, но обогащалась новым жизненным опытом и общением с передовыми идеями Западной Европы также и его ищущая просветительская мысль.
    
   В начале 1743 года Антиох Кантемир предпринял новую и последнюю попытку издать свои сатиры. В тщательно изготовленную им для этой цели рукопись вошло восемь сатир (пять ранних, в переработанном виде, и три, написанные за границей). В марте 1743 года, пользуясь приездом в Париж связанного с русским двором Ефимовского, Кантемир отправил через него М. Л. Воронцову рукопись своих сатир, а также рукописи с переводами "Анакреонтовых песен" и "Юстиновой истории". Кантемир был мало уверен в удачном исходе своего замысла и поэтому в письме к Воронцову от 24 марта (4 апреля) 1743 года, заявляя о своем желании увидеть сатиры напечатанными при С.-Петербургской Академии наук, предусмотрительно просил в случае задержки с изданием "дозволить князь Никите Юрьевичу Трубецкому переписать книгу сатир моих". {Архив князя Воронцова, т. 1. М., 1870, стр. 359.} На дружеское участие Трубецкого возлагал писатель последнюю надежду, -- надежду на рукописное распространение своих произведений.
   Предпринять явно нереальную попытку издания сатир в Петербурге заставляли Кантемира крайние обстоятельства. Болезнь желудка, которой писатель начал страдать с 1740 года, прогрессировала, и советы наилучших парижских врачей не помогали делу. С каждым днем все более и более теряя надежду на выздоровление, писатель торопился подвести итоги своей литературной деятельности.
   В самом начале 1744 года по совету врачей он пытается совершить поездку в Италию с целью "перемены воздуха" и в связи с этим обращается с соответствующим прошением к русскому двору. Разрешение последовало только 14 февраля 1744 года. К моменту его получения больной был настолько слаб, что не мог им воспользоваться, тем более что в выдаче необходимых для поездки в Италию средств ему было отказано. Но, даже и сраженный смертельным недугом, Кантемир не прервал своих ученых и литературных занятий. С помощью Гуаско он переводит свои сатиры на итальянский язык и, вопреки советам врачей, усиленно занимается чтением. 21 марта (1 апреля) Кантемиром было составлено духовное завещание, в котором он распорядился своим имуществом и завещал похоронить себя "в Греческом монастыре в Москве без всякой церемонии ночью".
   Умер Антиох Кантемир 31 марта (11 апреля) 1744 года в возрасте 35 с половиной лет, успев осуществить только небольшую часть своих жизненных и литературных планов.
    
   Из произведений А. Кантемира при его жизни были напечатаны только упомянутые выше "Симфония на Псалтырь" и перевод "Разговоров о множестве миров" Фонтенеля. Объединенные в одну книгу "Письмо Харитона Макентина к приятелю о сложении стихов русских" и перевод первых десяти "Посланий" Горация были изданы С.-Петербургской Академией наук в 1744 году, однако уже после смерти Кантемира и без обозначения его имени на книге.
   Сатиры А. Кантемира были опубликованы впервые в Лондоне в 1749 году в прозаическом переводе на французский язык, осуществленном О. Гуаско. Только в 1762 году, через 18 лет после смерти Кантемира, в результате наступившего после смерти императрицы Елизаветы Петровны ослабления церковной реакции, появилось русское издание кантемировских сатир; с тех пор они не переиздавались до 1836 года. Даже в XIX веке почти каждая попытка переиздания сатир Кантемира встречала упорное сопротивление царской цензуры. {Так, например, в 1851 году представители цензуры обратили внимание высших властей на содержащиеся в сатирах Кантемира "сарказмы на духовенство", и вопрос о предпринятом в этом году наследниками А. Смирдина издании сочинений первого русского сатирика был передан на рассмотрение самого царя, вынесшего следующее решение: "По моему мнению, сочинений Кантемира ни в каком отношении нет пользы перепечатывать" (ЦГИАЛ, Дело Главного управления цензуры за 1851 г., No 2647 (14896) л. 60).}
   Первое научное издание сочинений, писем и избранных переводов А. Д. Кантемира, куда вошел ряд ранее неизвестных сочинений писателя, было подготовлено П. А. Ефремовым и В. Я. Стоюниным и напечатано в двух томах в 1867--1868 году.
   Изучение биографии А. Д. Кантемира оказалось в положении еще белее печальном, чем приведение в известность его сочинений. Многочисленные материалы, характеризующие деятельность А. Кантемира за последние 12 лет его жизни, находились в малодоступных для исследователей зарубежных архивах. Многие материалы этого же рода оказались в самых различных отечественных архивах и в руках частных лиц. На протяжении многих десятилетий единственным источником сведений о жизни А. Д. Кантемира была биография его, напечатанная в 1749 году в качестве вступления к изданию французского перевода сатир Кантемира и написанная близким знакомым писателя Октавианом Гуаско. Научное изучение биографии А. Д. Кантемира возникло лишь в конце прошлого века (работы В. Я. Стоюнина, И. И. Шимко, Л. Н. Майкова и В. Н. Александренко).
   Слабая документированность жизни А. Д. Кантемира и до сих пор составляет серьезное препятствие при изучении основных проблем мировоззрения и творчества писателя, при выяснении его философских и общественно-политических взглядов в особенности. Даже лучшая работа, посвященная выяснению названных проблем -- глава о Кантемире в "Истории русской общественной мысли" Г. В. Плеханова, -- не свободна от серьезных ошибок. Так, например, Плеханов не нашел ничего значительного в философских воззрениях А. Кантемира, а в его "Письмах о природе и человеке" (1742) увидел лишь "попытку отстоять религиозные верования, которые начали тогда сильно колебаться на Западе под влиянием просветительской философии". {Г. В. Плеханов. Сочинения, т. 21. М--Л., 1925, стр. 83.} Между тем религиозные верования не занимали в сознании А. Кантемира того места и роли, которые приписывал им Октавиан Гуаско, а вслед за ним и многие другие исследователи писателя-сатирика. На самом деле названный философский трактат Кантемира был выражением именно той философии, которая расшатывала религиозные верования. Изложенные Кантемиром в "Письмах о природе и человеке" взгляды имели много общего с картезианским рационализмом и деизмом, пытавшимися примирить религию с наукой. Важно отметить и то, что, признавая первопричиной мира бога, Кантемир в своих доказательствах обращался к авторитету Вергилия и Цицерона, а не священного писания, и, как сторонник рационализма, признавал наличие объективного мира и научные методы его познания. Философия деизма, сторонником которой был Антиох Кантемир, в условиях господства феодально-церковного мировоззрения, по определению К. Маркса, была одной из форм "избавления от религии". {К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, издание второе, т. 2. М, 1955, стр. 144.}
   В "Письмах о природе и человеке" Антиох Кантемир выступал с возражениями против атомистической теории Эпикура, и тем не менее можно утверждать, что отношение Кантемира к Эпикуру и другим представителям философского материализма было весьма противоречивым. Об этом свидетельствует усиленное внимание Кантемира к Лукрецию, трактат которого "О природе вещей" представлен в библиотеке А. Кантемира тремя различными изданиями. Получив от своей знакомой г-жи Монконсель известие о том, что кардинал Полиньяк работает над сочинением своего "Анти-Лукреция", Кантемир писал ей 25 мая 1738 года из Лондона: "... насколько могу судить, "Анти-Лукреций" есть произведение столько же ученое, сколько и привлекательное, равно как и та книга, которую оно критикует". {Л. Н. Майков. Материалы для биографии кн. А. Д. Кантемира. СПб., 1903, стр. 105.}
   В III сатире Кантемир поместил портрет "проклятого безбожника" Клитеса. Важно отметить при этом, что при переработке этой сатиры в 1742--1743 годах писатель выбросил из нее как названный портрет, так и относящееся к нему примечание.
   Не исключена возможность, что направленные против Эпикура и "безбожников" места в первой редакции III сатиры были продиктованы Кантемиру тактическими соображениями. I сатира Кантемира, как известно, навлекла на него подозрение в безбожии, и поэтому, посвящая III сатиру Феофану Прокоповичу, который был также подозреваем в безверии, Кантемир вынужден был из соображений предосторожности отмежеваться от "хулителей веры". Антиох Кантемир уже в первых своих сатирах выступил противником клерикализма и религиозного догматизма и продолжал оставаться им до конца жизни. За два месяца до смерти, узнав из письма сестры Марии о ее желании постричься в монахини, Кантемир писал ей: "О том вас прилежно прошу, чтоб мне никогда не упоминать о монастыре и пострижении вашем, я чернецов весьма гнушаюсь и никогда не стерплю, чтоб вы вступили в такой гнусный чин, или буде то противно моей воли учините, то я ввек уж больше вас не увижу". {И. И. Шимко. Новые данные к биографии кн. Антиоха Дмитриевича Кантемира и его ближайших родственников. СПб., 1891, стр. 130.}
   В пропаганде гелиоцентрической системы Коперника и защите положительных наук от вмешательства и посягательств церковников, в стремлении Кантемира к исследованию "причин действий и вещей" (см. VI сатиру) проявились материалистические элементы в философском сознании А. Кантемира, развитие которых, обусловленное исторической обстановкой и обстоятельствами личной жизни писателя-мыслителя, не вышло, однако, за пределы просветительского деизма.
   Нельзя согласиться с Г. В. Плехановым и в том, что "дорогое Кантемиру западное просвещение не заронило в его душу ни тени сомнения относительно правомерности крепостной зависимости крестьян. Зависимость эта представлялась ему чем-то вполне естественным". {Г. В. Плеханов. Сочинения, т. 21. М.--Л., 1925, стр. 80.}
   Проблема "благородства" и "подлости", власть имущих и народа волновала Кантемира с самого начала его литературной деятельности. Уже в I сатире (1 ред., стихи 75--76) Кантемир противопоставляет "подлых" "знатным", и сочувствие его на стороне первых... {Слова подлый, подлость, возникшие в русском языке в XVI веке, употреблялись первое время для противопоставления словам благородный, благородство и не имели в то время того бранного смысла, который они получили впоследствии. В этом старинном значении употребляет это слово и Кантемир. Так, например, в примечаниях к сатире II сатирик пишет о "людях, кои чрез свои труды из подлости в знатную степень происходят" (стр. 77). Как в этом, так и во многих других случаях слова подлый, подлость в творчестве Кантемира обозначали чисто социальные, а не нравственные категории и понятия.}
   В сатире II "польза народу" расценивается как высшее достоинство государственного деятеля (1 ред., стихи 123--126) и, наоборот, дворянин, равнодушно взирающий на "бедства народа", подвергается осмеянию (1 ред., стихи 167--168). В этой же сатире автором прославляется "соха" как первоначало всех званий и всех сословий (1 ред. стихи 300--309). В примечаниях к этой же сатире упоминаются труды Пуффендорфа, в которых содержится, по словам Кантемира, "основание права естественного".
   В III сатире поступки Катона и Нарциза осуждаются потому, что они совершаются не в "пользу народа" (1 ред., стихи 211--212 и 225--228). Вспоминает сатирик о народе и в портрете подьячего, который "силится и с голого драти" (1 ред., стих 342).
   В V сатире Кантемир не только упоминает о народе (портрет "войнолюбца", истребляющего народы, 1 ред., стихи 133--140, образ "бедного босого", 1 ред., стих 236), но и показывает народ в образе пахаря и солдата.
   В сатире V дана кроме того изумительная по своей выразительности и краткости характеристика антинародной сущности феодального судопроизводства:
  
   Сколько сирот померло, сколько вдовиц тают
   Пока стряпчие с дьяком выписку счиняют.
   (1 ред., стихи 183--184)
  
   Поставленная в самом начале литературной деятельности Кантемира тема народа получает свое дальнейшее развитие в его последующем творчестве. В ранних сатирах писателя народ -- это нередко или лишенное конкретных очертаний абстрактное понятие, или понятие, воспринимаемое сквозь призму древнерусской нравоучительной литературы ("неимущие", "убогие" и т. д.). Во второй редакции ранних сатир и в сатирах, написанных за границей, понятие народ наполняется более конкретным социальным содержанием.
   В первой редакции I сатиры о "естественном праве" было робкое замечание в примечании. Во второй редакции этой сатиры о существовании "гражданских уставов", "естественного закона" и "народных прав" Кантемир заявляет во всеуслышание в самом тексте сатиры (стихи 151--152).
   Большую определенность получают во второй редакции также общественно-политические положения II сатиры.
  
   Та же и в свободных
   И в холопах течет кровь, та же плоть, те ж кости.
   Буквы, к нашим именам приданные, злости
   Наши не могут прикрыть...
   (стихи 108--111)
  
   ...пахарь и вельможа
   Равны в суде, и одна правда превосходна...
   (стихи 272--273)
  
   . . .каменный душою,
   Бьешь холопа до крови...
   (стихи 289--290)
  
   Термин "холоп", означающий крепостного, в первой редакции II сатиры отсутствовал. Не было в первой редакции II сатиры и таких гневных инвектив, как эта:
  
   Мало ж пользует тебя звать хоть сыном царским,
   Буде в нравах с гнусным ты не разнишься псарским.
   (стихи 101--102)
  
   Рассказывая о своей встрече с Кантемиром в день вступления Франции в войну за австрийское наследство (1741), Гуаско сообщает: "Я встретил его возвращавшимся из театра, где он видел несколько министров. -- Я не понимаю, -- сказал он в связи с этим,-- как можно спокойно идти в театр, подписав решение о смерти сотен тысяч людей". {О. Gоuasсо. Vie du Prince Antiochus Cantemir (Satyres du Prince Cantemir. Traduites du Russe en Francois, avec l'histoire de sa vie. A Londres, chez Jean Nourse. MDCCL), pp. XCVI1I-XCIX.} Как показызает это воспоминание, проблема положения и благосостояния народа, "сотен тысяч людей", была одной из важнейших проблем в общественно-политическом сознании Антиоха Кантемира.
   Антиох Кантемир жил на Западе в период, когда противоречия феодального строя, проявляясь во всех областях жизни, порождали идеологию непривилегированных классов, движение Просвещения. Вопросы, над разрешением которых работала передовая мысль Европы, не могли не привлечь к себе внимания и Антиоха Кантемира. Кантемиру приходилось наблюдать на Западе более развитые, чем в России, формы общественной борьбы. Не могло не отразиться пребывание Кантемира на Западе и на осмыслении писателем проблемы народа и массовых народных движений. В этой связи обращает на себя внимание тот факт, что библиотека А. Кантемира насчитывает значительное количество книг, посвященных английской революции 1648 года, борьбе Нидерландов за независимость, а также различного рода восстаниям и переворотам, от заговора Кола ди Риенци до дворцовых переворотов в Венгрии и Персии. Любопытно и то, что в библиотеке Кантемира из книг любимого им поэта Джона Мильтона были не только его художественные произведения, но и знаменитая "Защита английского народа" (1651), провозглашавшая народ единственным законным носителем суверенной власти.
   В годы пребывания во Франции Кантемиру неоднократно приходилось наблюдать проявления недовольства народных масс режимом французского абсолютизма. Так, например, в депеше русскому двору от 18(29) июня 1741 года Кантемир сообщал о том, что "в Люневиле в конце прошлой недели было смятение в народе, который, чувствуя недостаток в хлебе, сбежался к двору королевскому, грозя зажечь оный" что король Станислав Лещинский, владевший герцогством Лотарингским и избравший Люневиль своей резиденцией, несмотря на то, что возникшее волнение было вскоре подавлено, вынужден был спешно выехать из города. {Государственная Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Архив В. Я. Стоюнина, No 33, л. 20 об.}
   Подобного рода впечатления формировали общественное сознание Кантемира. Комментируя в своем переводе "Посланий" Горация то место, в котором римский автор изображал толпу, возбужденную театральным зрелищем и готовую вступить в драку, Кантемир писал: "Народ не терпит сопротивления: когда медведя требует, нужно медведя ему показать, инако сам медведем станет, забыв всякое к высшим почтение" (изд. Ефремова, т. 1, стр. 534). {Сочинения, письма и избранные переводы князя Антиоха Дмитриевича Кантемира под ред. П. А. Ефремова, тт. 1 и 2. СПб., 1867--1868. Здесь и далее сокращенно: "изд. Ефремова".}
   В своем понимании "естественного права" русский писатель не доходил до идеи всеобщего равенства. Этот крайний вывод из теории "естественного права" не был, однако, сделан к тому времени и подавляющим большинством западноевропейских просветителей. Громкий голос, который был поднят Кантемиром в защиту избиваемого до крови холопа, был своеобразным призывом "милости к падшим", а не выражением антикрепостнической идеологии. Но этот голос Кантемира, как и его творчество в целом, готовил общественную мысль России к восприятию антикрепостнических идей.
   Нельзя также согласиться и с утверждением Г. В. Плеханова о том, что А. Кантемир был убежденным сторонником неограниченной монархии и что "в его переписке совсем незаметно сочувствия к свободе". {Г. В. Плеханов. Сочинения, т. 21. М.--Л., 1925, стр. 97 и 99.}
   Действительно, в переписке и творчестве как раннего, так и позднего Кантемира мы встречаемся с идеализацией личности Петра I. Однако этот царь, с точки зрения писателя, был явлением исключительным и соответствующим тому образу "просвещенного" монарха, попытку изображения которого находим мы в басне молодого Кантемира "Пчельная матка и Змея" (1730). В деятельности Петра I Кантемир видел выражение не узко сословных, не дворянских, а общегосударственных и народных интересов.
   Верой в "просвещенного" монарха следует объяснить и то деятельное участие, которое принял в 1730 году А. Кантемир в утверждении абсолютизма Анны Иоанновны. Тем не менее даже в этот период, наряду с верой в "просвещенного" монарха, можно найти у Кантемира и понимание опасностей, которые таила в себе монархическая форма правления для общего блага. Так, например, явным выпадом против абсолютизма звучит наполненное иронией одно из примечаний Кантемира к I сатире в первой ее редакции (1729): "Король французский, вместо всех доводов, свои указы так кончает: Nous voulons et nous ordonnons, car tel est notre plaisir, т.е.: мы хотим и повелеваем, понеже так нам угодно" (стр. 504).
   Наблюдавший в течение ряда лет деспотизм и произвол бездарных преемников Петра I, воочию убедившийся в антинародной политике французского абсолютизма и основательно изучивший просветительские теории государственного устройства, Антиох Кантемир впоследствии не мог относиться с прежним доверием к теории "просвещенного" абсолютизма. Изменилась при этом и его оценка событий 1730 года, в которых он участвовал на стороне шляхетства. "Князь Кантемир, -- рассказывает об этом Октавиан Гуаско, -- был одним из сторонников той партии, которая решительным образом воспротивилась планам Долгорукого; это не значит, что он был сторонником деспотизма: "он с большим уважением относился к драгоценным остаткам свободы среди людей, чтобы не знать преимущества системы предлагаемого государства; но он считал, что в сложившейся обстановке нужно было сохранить установившийся порядок". {О. Gоuasсо. Vie du Prince Antiochus Cantemir (Satyres du Prince Cantemir. Traduites du Russe en Francois, avec l'histoire de sa vie. A Londres, chez Jean Nourse. MDCCL), pp. XXXII--XXXIII.}
   Выделенные курсивом в этой цитате слова Гуаско заключил в кавычки, как принадлежащие Антиоху Кантемиру. Выражение "остатки свободы среди людей" проливает некоторый свет и на разделявшуюся Кантемиром просветительскую теорию происхождения и роли государства вообще.
   В своих "Письмах о России" Франческо Альгаротти сообщал, что Кантемир называл свободу "небесной богиней, которая ... делает приятными и улыбающимися пустыни и скалы тех стран, где она благоволит обитать". {Opere del conte Algarotti. In Livorno, 1764, t. V (Viaggi in Russia), p. 48.}
   Приведенные примеры позволяют сказать, что политические взгляды А. Кантемира не оставались неизменными, в них находили отражение как процесс внутреннего развития писателя-мыслителя, так и движение передовой общественной мысли эпохи.
   Вопреки утверждению Плеханова, Антиох Кантемир осуждал деспотизм и мечтал о политической свободе, однако неразвитость экономических, культурных и политических условий русской жизни препятствовала свободолюбивым мечтам писателя-просветителя оформиться в цельную систему политических взглядов.
   Разочарование в идее "просвещенного абсолютизма" было истинной причиной стремления Кантемира оставить дипломатическую службу. Действуя в качестве частного лица, выдвигавшего различные просветительские планы, вроде разработанного в 1742 году вместе с Л. Риккобони проекта организации народного театра в России или неоднократно предпринимаемых попыток издания собственных сочинений и переводов, "всеподданнейший раб Антиох Кантемир" вынужден был обращаться за содействием к императрице, так как в подобном сотрудничестве с самодержавием он видел единственную возможность быть полезным своей родине и своему народу. Но даже при всей своей противоречивости, непоследовательности и незавершенности политические взгляды А. Кантемира стояли на одном уровне с лучшими образцами общественно-политической мысли западноевропейских просветителей.
    
   Зачинатель русской светской литературы, Антиох Кантемир был вместе с тем и первым представителем классицизма в русской литературе. Будучи превосходным знатоком и ценителем античных классиков, сатирик придавал большое значение переводам их на русский язык с целью обогащения последнего. Кантемир был хорошо знаком также с произведениями французского классицизма XVIII века; в начале своей литературной деятельности молодой писатель, следуя поэтике классицизма, пытается создавать произведения не только в низком (сатира), но в высоком (поэма, ода) жанре.
   Кантемир не мог не испытывать на себе сильнейшего воздействия классицизма как господствующего стиля эпохи. К эстетике классицизма восходят многие существенные стороны творчества русского сатирика. Самый жанр стихотворной сатиры, столь ценимый и превозносимый Кантемиром, сформировался и приобрел широкие права в литературе в период безраздельного господства в ней эстетики классицизма. Возникший в условиях преобразований Петра I, русский классицизм приобрел ряд специфических черт, резко выраженную социальную направленность и публицистичность. Крупнейшие представители русского классицизма XVIII века (Кантемир, Ломоносов, Сумароков, Державин) в гораздо меньшей степени, чем их западноевропейские собратья, отдавали дань эстетическому догматизму. Таким образом, в гражданском пафосе и просветительских тенденциях творчества Кантемира нашли отражение не только личные свойства таланта сатирика, но также и национальные особенности русского классицизма в целом. Вместе с тем даже в рамках русского классицизма творчество Антиоха Кантемира -- явление неповторимо самобытное. Среди представителей русского классицизма трудно найти такое равнодушие, а то и просто отрицательно-скептичесское отношение к выработанной эстетикой классицизма сословной регламентации форм и жанров, какое мы встречаем у Кантемира.
   Попытка творчества Кантемира в высоком жанре не случайно не дала положительных результатов. Начатая им в 1730 году работа над поэмой "Петрида" была прервана в самом начале; задуманная в одическом плане его "Речь к императрице Анне" (1740), так же как и аналогичное стихотворение "Елизавете I, самодержице всероссийской" (1742) превратились в своеобразные рассуждения о том, что жанр оды совершенно чужд склонностям и возможностям автора; заметим кстати, что на этой особенности своего таланта Кантемир подробно останавливался уже в первой редакции IV сатиры. Свое отрицательное отношение к высоким жанрам Кантемир высказал и в примечаниях к переводу "Посланий" Горация (изд. Ефремова, т. 1, стр. 417), где трагедии, слог которых "пышен и надут быть имеет", сравниваются им с "пузырем, что в воде соломою вздуваем". В "Письме Харитона Макентина к приятелю" Кантемир считал необходимым указать на то, что слог трагедии, в такой же мере как и слог сатиры, и басни, должен "приближаться к простому разговору". Об отрицательном отношении Кантемира к высоким, "аристократическим" жанрам свидетельствует также и его участие в издании книги "О реформе театра" Л. Риккобони.
   Вызванное к жизни эпохой Петра I, творчество Антиоха Кантемира отразило в себе борьбу новых начал с варварской стариной, ее предрассудками и суевериями. Будучи по своему содержанию новаторским, оно было вместе с тем органически связано с многовековой культурой русского народа, наследуя в ней наиболее здоровые, свободные от схоластики и клерикализма элементы. Традиции предшествующей русской литературы были хорошо известны А. Кантемиру. Он был знаком не только с старинными русскими лексиконами, летописцами и житийной литературой, но также и с различными видами русской рукописной повести. Знал Кантемир, как это доказано в работах недавнего времени, и такие жанры русской литературы, как школьная драма, интермедия и интерлюдия {Д. Д. Благой. Антиох Кантемир. "Известия АН СССР". Отделение литературы и языка. 1944, т. 3, вып. 4, стр. 121--131.} с их несмелыми попытками правдоподобного изображения русской жизни и русских типов: ябедника-подьячего, купца, раскольника и т. д. Было знакомо Кантемиру также и творчество таких его предшественников и современников, как Димитрий Ростовский, Симеон Полоцкий, Феофан Прокопович и др.
   Особый интерес представляет для нас знакомство А. Кантемира с русским народно-поэтическим творчеством. Об этом знакомстве мы узнаем от самого Кантемира из примечания его к переводу I Послания Горация, где переводчиком был приведен довольно большой отрывок народной исторической песни о женитьбе Ивана Грозного на Марии Темрюковне, а также из стихотворения "К стихам своим" (1743), в котором Кантемир упоминает рукописную переводную повесть о Бове-королевиче, написанную под сильным воздействием русской народной сказки, и рукописную сатирическую повесть о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове. Тема последней сказки -- судебное крючкотворство и мздоимство -- занимает также видное место и в творчестве самого Кантемира.
   Известно было А. Кантемиру и украинское народное поэтическое творчество. Слепцы-бандуристы нередко исполняли украинские народные песни в доме кн. Д. К. Кантемира в Петербурге. О выступлении одного из таких слепцов-бандуристов в 1721 году в доме Д. К. Кантемира рассказывает в своих мемуарах Берхгольц. {Дневник камер-юнкера Ф. В. Берхгольца. Перевод И. Ф. Аммона. Часть 1. М., 1902, стр. 70.}
   Народную песню об Иване Грозном А. Кантемир склонен был рассматривать как "вымысл простолюдного нашего народа", как плод "голого движения природы" в мужиках (стр. 496), а повести о Бове и Ерше -- как "презрительные рукописные повести" (стр. 220). Но насколько верно эти определения отражают истинное отношение А. Кантемира к народному поэтическому творчеству?
   И старая церковно-книжная традиция и новая светская литература относились с презрением к творчеству народа, и этому традиционному отношению к народной поэзии должен был отдавать дань и А. Кантемир. И тем не менее писатель ощущал близость собственного творчества к поэтическому творчеству народа. О том, что сатира берет начало от "грубых и почти деревенских шуток", Кантемир писал в предисловии к своим сатирам (стр. 442). В примечаниях к переводу "Посланий" Горация Кантемир также указывал на то, что комедия в начале своего развития "столько же груба и гнусна была, каковы суть наши деревенские игрища" и что произошла она от "вольных и скаредных" фесценнинских стихов" (изд. Ефремова, т. 1, стр. 529). Но Кантемир признавал за названными "деревенскими игрищами" не только их, так сказать, историческое значение, но и объективную ценность. "Хотя те стихи, -- продолжал свое рассуждение Кантемир, -- были грубы и брани содержали, однако ж, понеже в забаву говорены были, не досаждали, и для того Гораций говорит, что вольность фесценнинская приятно меж ними шутила".
   Итак, Кантемир осуждал "деревенские игрища" за грубость и вместе с тем понимал, что между ними, с одной стороны, и комедией и сатирой, в том числе и его собственной сатирой, -- с другой, существует родственная связь. Кантемир имел основание поэтому в своей "Речи к императрице Анне" назвать "чин" сатирика "подлым", а свой собственный стиль "подлейшим" (стр. 268).
   Таким образом, подлинное отношение Кантемира к народному поэтическому творчеству нельзя выводить из отдельных замечаний писателя, в которых отразилась общепринятая точка зрения. Если бы отношение Кантемира к фольклору было заведомо отрицательным, то писатель не стал бы вменять себе в заслугу то, что он "всегда писал простым и народным почти стилем" (стр. 269). Слышанную в юности народную историческую песню об Иване Грозном Кантемир помнил всю жизнь и назвал ее "довольно приметной", а в стихотворении "К стихам своим" он высказал уверенность в том, что народные повести о Бове и Ерше будут "в один сверток свиты" с его собственными сатирами. В этих признаниях намечено гораздо более сложное отношение к народной поэзии, чем простое ее отрицание. Мир народной поэзии был знаком Кантемиру, хотя нам и недостаточно известна степень этого знакомства. Вольно или невольно Кантемиру приходилось иногда измерять явления литературы критериями народной поэзии и поэтики. В этом отношении характерно одно из примечаний Кантемира к его переводу "Анакреонтовых песен". Комментируя выражение "Атридов петь", Кантемир пишет: "В греческом стоит: "Атридов сказывать, что у греков и латинов то же значит, что и Атридов петь, понеже слово сказывать в высоком слоге за пение у них употребляется" (изд. Ефремова, т. 1, стр. 343). То, что Кантемир в качестве эквивалента для слова петь подбирает слово сказывать, свидетельствует о знакомстве писателя с употреблением этого слова в его особом значении, для выражения торжественной, сказовой манеры речи. Но Кантемиру, вероятно, было знакомо не только особое "фольклорное" значение слова сказывать, но и различные виды народного сказа. Характерно и то, что в переводе стихотворения Анакреона "Хочу я петь Атридов" Кантемир слово "герои" переводит словом "богатыри", хотя в русском языке того времени слово "герои" уже существовало. Это слово у Анакреона применялось к героям гомеровского эпоса, и то, что при eго переводе Кантемир подбирает слово, связанное с русским народным эпосом, говорит о высокой оценке последнего переводчиком.
   Литературная деятельность Кантемира с самого ее начала характеризуется тесной близостью к живым источникам народного слова. Установка на просторечие была у Кантемира вполне осознанной. О том, что он "изгонял" из русского литературного языка церковнославянизмы и иностранные слова, доказав тем самым, что русский язык "достаточно богат сам по себе", рассказывает Октавиан Гуаско, заимствовавший это суждение безусловно от самого Кантемира. {О. Gоuasсо. Vie du Prince Antiochus Cantemir (Satyres du Prince Cantemir. Traduites du Russe en Francois, avec l'histoire de sa vie. A. Londres, chez Jean Nourse. MDCCL), pp. LVI--LVII.} Широта демократизации русского литературного языка, намеченная Кантемиром, была беспримерной: она открывала доступ в литературный язык почти всем словам и выражениям просторечия, начиная с таких словечек, как инде, вишь, ин, намедни, трожди, околесная и кончая вульгаризмами ("из уст смердит стервой", "поносный рез", "стольчак" и т. д.).
   Кантемир смело черпал из разговорного народного языка простейшие виды народного творчества, меткие слова и выражения, пословицы и поговорки. В библиотеке Кантемира хранилась изданная в 1611 году в Венеции книга итальянских пословиц, -- факт, свидетельствующий о сознательном обращении писателя к пословице как к средству усиления выразительности речи. В примечаниях ко II сатире пословицу "Спесь только лошадям пристала" Кантемир не случайно называет "умной русской пословицей".
   Особое предпочтение отдает Кантемир сатирической пословице и иронической поговорке: "Как свинье узда не пристала" (стр. 76); "помогает как дьяволу кадило" (стр. 374) ; "лепить горох в стену" (стр. 58); "зашить себе глотку" (стр. 96) и т. д.
   Заимствует Кантемир из просторечия также пословицы, в которых отразились нравственные понятия народа: "Кто всех бить нахалится, часто живет битый" (стр. 110); "Коли правдой все идти, таскаться с сумою" (стр. 389) и т. д.
   Щедро рассыпанные в сатирах Кантемира меткие выражения и слова, направленные против духовенства, также заимствованы из народной речи: "Клобуком покрой главу, брюхо бородою" (стр. 60); "Не делают чернца одни рясы" (стр. 110); "Как поп с похорон к жирному обеду" (стр. 113); "Пространный стол, что семье поповской съесть трудно" (стр. 129); "Молитвы, что поп ворчит, спеша сумасбродно" (стр. 126) и т. д. Не исключена возможность, что отдельные пословицы этой группы были заимствованы Кантемиром из народных сказок о попах.
   Творческое дарование Кантемира с большой силой проявилось в мастерстве портретных характеристик, в рельефности и зрительной ощутимости изображаемого. Образы "брюхатого дьяка на однокольных дорогах", попа, "бормочущего сумасбродно", архиепископа в карете, раздувшегося от полноты и самомнения, рыгающего Луки, "нового жителя света" -- младенца, который пялит на все чутко ухо, зорок глаз, и многие, многие другие показаны с большой силой художественной выразительности, во всем своеобразии их индивидуальных особенностей.
   Кантемир выступает в своих сатирах мастером яркой типической детали. Образу стариков,
  
   Кои помнят мор в Москве и, как сего года,
   Дела Чигиринского сказуют похода,
  
   автор посвящает в VII сатире всего только четыре стиха и в них заключена исключительно богатая характеристика образа. Так же скупо и выразительно, посредством детали, озаряющей сущность изображаемого, даны портрет разодетого и напомаженного щеголя, с особой нежностью открывающего свою табакерку, в I сатире и портрет служителя Клита во II сатире, который
  
   Спины своей не жалел, кланяясь и мухам,
   Коим доступ дозволен к временщичьим ухам.
  
   Портрет чиновника-просителя в VI сатире, охотно взявшего на себя обязанность всячески ублажать своего "добродетеля", постоянно льстить ему
  
   И средь зимы провожать, сам без шапки, в сани,
  
   образ Трофима (сатира III), восседающего у Тита за ужином, "пальцы полизая", образ скупца (сатира III), у которого "простыни гниют на постели", образ наглеца Иркана, который, оказавшись в толпе,
  
   Распихнет всех, как корабль плывущ сечет воду,
  
   равно как и многие другие образы также получают силу своей выразительности благодаря использованию приема характерной детали.
   Мастер меткой детали и яркого образа портрета, Кантемир не обнаруживает такой же силы мастерства в изображении внутреннего мира своих героев и взаимодействия их с общественной средой. Реалистические элементы сатиры Кантемира по условиям времени не могли возвыситься до реализма как системы художественного мышления, как метода художественного творчества, и вместе с тем они, не ограничиваясь одним внешним сходством с натурой, шли навстречу этому методу. "Голой правды сила" (стр. 216), которой восхищался сатирик, выступала своеобразным призывом к борьбе с общественными пороками и злом. Просветительское стремление Кантемира "достигнуть корень самыя правды" (изд. Ефремова, т. 2, стр. 25) способствовало отражению в его творчестве объективных закономерностей жизни. При всей исторической ограниченности и несовершенстве своего художественного метода Антиоху Кантемиру даже в пределах одного избранного им жанра удалось изобразить русскую жизнь с такой широтой охвата и с такой силой обобщения ее отдельных сторон, какого не знала предшествующая писателю отечественная литература. Длинная галерея портретов, созданная Кантемиром в результате глубокого изучения жизни, служила для последующих русских писателей ярким и поучительным образцом общественной сатиры. Творчество Кантемира положило начало обличительному направлению в русской литературе. Это значение сатирика хорошо понимал Белинский, считавший, что только "однообразие избранного им рода", неразработанность русского языка в начале XVIII века и устарелость силлабического стиха "не допустили Кантемира быть образцом и законодателем в русской поэзии". {В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 10. М. 1956, стр. 289.}
    
   Первому изданию сатир Кантемира на русском языке предшествовал более чем тридцатилетний период их рукописного существования. В читательской и тем более писательской среде в России они получили за это время широкое распространение. О том, что "в Российском народе сатиры князя Антиоха Дмитриевича Кантемира с общею аппробациею приняты", заявлял еще в 1748 году М. В. Ломоносов. {П. Пекарский. История имп. Академии наук в Петербурге, т. 2. СПб., 1873, стр. 133.} Есть веские основания предполагать, что Ломоносов принимал видное участие в издании сатир Кантемира 1762 года. В этой связи полезно будет указать на то, что отправленное 27 февраля 1762 года из академической канцелярии в типографию приказание об издании сатир Кантемира было подписано М. Ломоносовым и Я. Штелиным. {Архив Академии наук СССР. Фонд 3, опись 1, No 473, л. 38.}
   Устарелость стихосложения Кантемира не помешала Ломоносову увидеть в его сатирах живое и нужное литературное наследие. Любовь к родине и вера в ее великое будущее, защита преобразований Петра I, пафос научного творчества и открытий, просветительские планы, направленные к "общей пользе", борьба с ханжеством и клерикализмом -- все эти особенности и свойства личности и творчества А. Кантемира были созвучны и Ломоносову. Сатирическое творчество Ломоносова испытало на себе воздействие сатир Кантемира.
   Кантемир оказал могучее воздействие на русскую литературу XVIII века и в особенности на ее обличительное направление, родоначальником которого он выступил. Даже в творчестве Сумарокова, который называл сатиры Кантемира "никем не читаемыми стихами", мы находим следы их воздействия. Когда Сумароков в "Эпистоле о стихотворстве" призывал писателя-сатирика изобразить бездушного подьячего и невежественного судью, легкомысленного щеголя и картежника, гордого и скупого и т. д., то во всем этом перечне названий, не исключая и латынщика, не было ни одного имени, которое отсутствовало бы в репертуаре сатирических типов Антиоха Кантемира.
   Сатиры А. Кантемира способствовали формированию реалистических и сатирических элементов поэзии Г. Р. Державина. Свое отношение к творчеству первого русского поэта-сатирика Державин выразил в 1777 году в следующей надписи к его портрету:
  
   Старинный слог его достоинств не умалит.
   Порок! не подходи: сей взор тебя ужалит.
  
   В творчестве Кантемира Державин наследовал не только его обличительный пафос, но и "забавный слог", уменье сочетать сатирический гнев с переходящим в иронию и улыбку юмором.
   Творчество А. Кантемира имело огромное значение для развития не только русской поэзии, но и прозы. Журналы Н. И. Новикова и русская сатирическая журналистика вообще своим развитием были обязаны во многом сатире А. Д. Кантемира. Восхищенные отзывы о Кантемире мы встречаем у М. Н. Муравьева, И. И. Дмитриева, В. В. Капниста, Н. М. Карамзина и многих других деятелей русской литературы XVIII века.
   Законным преемником лучших традиций сатиры Кантемира был Фонвизин. В обличении крепостнических нравов русского дворянства, в художественном обобщении русской действительности Фонвизин сделал значительный шаг вперед сравнительно с Кантемиром. Тем не менее лучшие произведения Фонвизина -- комедии "Бригадир" и "Недоросль" -- близки творчеству Кантемира в целом и в особенности его сатире "О воспитании" как своей темой и проблематикой, так и приемами изображения и особенностями своего языка.
   Значение литературного наследия А. Д. Кантемира для русской передовой общественной мысли и освободительного движения XVIII века наглядно подтверждается на примере деятельности Ф. В. Кречетова, политического вольнодумца и узника Шлиссельбургской крепости. В журнале "Не всio и не ничево" (1786, лист шестой) Ф. В. Кречетов вывел писателя-сатирика, который в споре с Сатаной, выражая мысли автора, ссылался на достойный подражания пример Антиоха Кантемира: "А в Россах есть сатира, со князя Кантемира начавшаяся до днесь". {Новое издание "Не всio и не ничево". Журнал 1786 г. Текст с предисловием Е. А. Ляцкого. Чтения в обществе истории и древностей российских при Московском университете за 1898 год.} Несмотря на отсутствие документальных данных, есть основания предполагать, что в формировании мировоззрения самого выдающегося представителя русской революционной общественной мысли XVIII века, А. Н. Радищева, творчество Кантемира тоже сыграло далеко не последнюю роль.
   Не потеряли своего значения сатиры Кантемира и для литературного движения начала XIX века. Об этом свидетельствуют отзывы о Кантемире В. А. Жуковского, К. Ф. Рылеева, А. А. Бестужева, К Н. Батюшкова, Н. И. Гнедича и других писателей.
   Остроумная сатира Кантемира была по достоинству оценена Грибоедовым. В изображении нравов и быта старой патриархальной Москвы, с одной стороны, и в обличительных речах Чацкого -- с другой, Грибоедов следовал традициям Кантемира, впервые изобразившего и изобличившего варварскую и пораженную умственной спячкой, упрямую московскую старину.
   Творчество Кантемира привлекало к себе внимание Пушкина. В статье "О ничтожестве литературы русской" (1834) великий поэт с уважением упомянул имя "сына молдавского господаря" А. Д. Кантемира рядом с именем "сына холмогорского рыбака" М. В. Ломоносова.
   Из всех русских писателей XIX века, пожалуй, самым внимательным читателем Кантемира был Гоголь. В 1836 году он приветствовал издание сочинений Кантемира, предпринятое Д. Толстым, Есиповым и Языковым; в 1846 году в статье "В чем же, наконец, сущность русской поэзии" Гоголь подчеркнул важную роль Кантемира в развитии сатирического направления в русской литературе. {Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, т. 8. М., 1952, стр. 198--199 и 395.}
   Историки литературы уже отмечали, что гоголевский "зримый смех сквозь незримые миру слезы" близок по природе к смеху Кантемира, сущность которого была определена им в следующих словах: "Смеюсь в стихах, а в сердце о злонравных плачу". Нити преемственности, идущие от Кантемира через XVIII век к русской литературе XIX века и, в частности, к Гоголю, видел Белинский. О первом русском сатирике как далеком предшественнике Гоголя и натуральной школы великий критик писал в статье 1847 года "Ответ "Москвитянину"". В последние годы своей жизни, в разгаре борьбы за реальное направление в русской литературе, критик неоднократно возвращался к имени и примеру Кантемира. В статье "Взгляд на русскую литературу 1847 года", написанной за несколько месяцев до смерти, Белинский с особенной силой подчеркнул жизненность линии, намеченной в русской литературе Кантемиром. {В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. 10. М., 1956, стр. 289--290.}
   За время, отделяющее нас от Кантемира, русская литература прошла богатейший путь развития, выдвинула значительное количество гениальных творцов и выдающихся талантов, создавших художественные ценности непреходящего значения и получивших всемирное признание и славу. Выполнив свою историческую роль, творчество А. Кантемира, писателя, который "первый на Руси свел поэзию с жизнью", утратило с течением времени значение фактора, непосредственно формирующего эстетические вкусы и литературное сознание. И тем не менее пытливый и вдумчивый читатель наших дней найдет в творчестве первого русского сатирика, пусть даже в зачаточных и несовершенных формах, выражение многих благородных чувств, идей и понятий, волновавших и вдохновлявших всех выдающихся русских писателей XVIII, XIX и XX веков. Мимо творчества Кантемира не может пройти равнодушно тот, кого интересует история лучших традиций русской литературы. Строителям новой, социалистической культуры, нам близко и дорого имя Антиоха Кантемира, неутомимого искателя "кореня самыя правды", писателя-гражданина и просветителя, внесшего огромный вклад в развитие русской литературы и заложившего первые основы международной известности русского художественного слова.
   Source : http://az.lib.ru/k/kantemir_a_d/text_0030.shtml

Ion ŞPAC, CANTEMIRIANA ÎN VIZIUNEA CĂRTURARULUI CHIŞINĂUIAN ALEXANDRU KIDEL http://87.248.191.115/bnrm/publicatii/files/1/2004_3-4_05.pdf
 Liviu STROIA , A PROPOS DE SACRO-SANCTAE SCIENTIAE INDEPINGIBILIS IMAGO

DE CANTEMIR NOTES SUR LE STYLE ET VOCABULAIRE, ARCHES
Revue Internationale des Sciences Humaines, éditée par
l’Association Roumaine des Chercheurs Francophones en Sciences Humaines, www.arches.ro, Tome 5, 2003

http://www.arches.ro/revue/no05/no5art11.htm